Наутро он прошел вдоль края болота, разыскивая место, где можно безопасно пройти вглубь. За береговой полосой кустарника начинался зыбун, переходивший в отдалении в заросли раскидистых влаголюбивых деревьев, между которыми поблескивала вода. Деревья наверняка росли на твердой почве – самым глубоким и опасным местом был зыбун, где они не могли укорениться. Полоса зыбуна тянулась вдоль обрыва в обе стороны, сколько видел глаз.

Эрвин перевязал штанины у ботинок стеблями тростника, чтобы защититься от пиявок, с которыми познакомился еще вчера, когда выкапывал съедобные корешки из болотной жижи. Он в нерешительности шагнул к болоту, затем остановился. Нет, пробираться здесь безнадежно. Можно было пойти вдоль болота, но неизвестно, кончалась ли где-нибудь эта ярко-зеленая, поросшая нежной травкой полоса.

Вдруг его посетила замечательная мысль. Эрвин сбросил с плеча котомку и наломал гибких кустарниковых прутьев. Согнув два прута потолще в кольцо величиной со столовый поднос, он связал их потуже и переплел кольцо сеткой из тонких прутьев. В середине кольца он сплел петлю для башмака, а затем точно так же сделал второе кольцо. Получившуюся обувь он надел на башмаки, выбрал шест подлиннее и накинул котомку через плечо. В такой обувке зыбун должен был выдержать его вес.

Нащупывая перед собой дорогу шестом и выбирая участки попрочнее, Эрвин перебрался через зыбун. Между деревьями его болотные приспособления были бесполезны, поэтому он снял их с ботинок и повесил за спину. Приподняв котомку повыше, чтобы не промочить, он сошел с комля и оказался по пояс в воде. Дно было достаточно твердым, чтобы идти. Эрвин проверил направление на ближайшее жилье и направился туда. Оно казалось расположенным очень близко, где-то прямо за болотом… или еще ближе?

Наступал вечер. Эрвин оглянулся на каменный обрыв, видневшийся над кронами деревьев, – неужели он за целый день прошел так мало? Хорошо еще, что в этот сезон на болоте не было комаров. Поблизости всплескивала рыба, лягушки с шумом прыгали в воду, почуяв его приближение. Становилось темнее, он плохо различал дорогу. Продолжать путь было опасно.

Кикимора вылезла из-за пазухи Эрвина и уселась на его плечо.

– Дика покажет дорогу, – объявила она и стала указывать ему ручонкой удобный путь между покачивающимися в воде комлями деревьев.

Когда совсем стемнело, Эрвин пристроился на комле пошире, поел остатков вчерашней стряпни и прикорнул головой к стволу. О костре нечего было и мечтать, а пить после того, как он полдня провел по пояс в воде, ему не хотелось совершенно.

Спал он плохо и проснулся очень рано. Дика никуда не уходила этой ночью – она не могла преодолеть глубокую воду между деревьями, не намочив своей одежки. Она снова уселась на плечо Эрвина указывать дорогу. Когда совсем рассвело, кикимора ушла к нему за пазуху спать, а он продолжил путь. Если он правильно помнил карту, им предстояло еще несколько дней такого пути.

К обеду Эрвин выбился из сил и устроил привал. Доев остатки припасов, он снова прикинул направление. Селение ощущалось почти рядом – наверное, у него в голове путалось от усталости. После короткого отдыха он снова побрел по болоту, срывая и отправляя в рот съедобные травки, изредка попадавшиеся на пути.

Деревья сменились кустарниками, между ними появились поросшие осокой кочки. Теперь он брел по колено в воде, но из-за растительности идти стало не легче, а труднее. Вдруг сбоку что-то плеснуло, да так громко и тяжело, что Эрвин вздрогнул и остановился.

Повернувшись на звук, он увидел, что к нему приближается зеленое и скользкое существо длиной в три человеческих роста. У этой твари были короткие перепончатые лапы по бокам вытянутого мешковидного туловища, сужающегося в задней части и переходящего в толстый, заостряющийся к концу хвост. Но самой выдающейся частью тела была плоская голова, составлявшая треть длины туловища и достигавшая такой же ширины. Передняя часть головы была закруглена, по ее краю тянулся длинный рот, распахивающийся аж до самого затылка, на макушке торчали глаза, поворачивающиеся на коротких стебельках. Сейчас оба стебелька были направлены на Эрвина.

Он вспомнил, что это существо называется “шыш-лоп”, что в переводе с языка местных дикарей означает “живоглот”. Живоглот приближался к нему, явно собираясь оправдать свое название. Из безразмерного рта выскользнул толстый и розовый, слегка раздвоенный на конце язык, готовящийся пособить жертве на ее пути к желудку.

К счастью, в академии разъясняли не только название, но и слабые места каждого хищника. На плоском черепе живоглота было чувствительное местечко за левым глазом, при попадании в которое животное надолго лишалось сознания. Эрвин пустил туда молнию, не слишком мощную, потому что берег силы, но этого хватило, чтобы живоглот замер. Глаза живоглота захлопнулись и ввалились в глазные ямки.

Эрвин заторопился подальше от этого места, то и дело оглядываясь, не гонится ли за ним хищник. Наконец он успокоился и сбавил шаг.

Когда приблизился вечер, Дика, как и накануне, забралась на его плечо, чтобы указывать дорогу. Воды стало еще меньше, теперь она доходила Эрвину только до середины голени. Он стал надеяться, что еще немного – и они отыщут относительно сухой ночлег.

Вдруг впереди раздался слабый размеренный плеск воды, словно кто-то шел им навстречу. Эрвин настороженно остановился. Плеск приближался, – видимо, идущие заметили его. Вскоре между деревьями показались три тощие человекоподобные фигуры высотой примерно в две трети человеческого роста. Эрвину было известно, что в местных болотах обитают чинабы, но они были так редки, что он не ожидал встретить их по пути.

Дикари не любили чужаков, и он на всякий случай приготовился к схватке, хотя и надеялся договориться с ними добром. Шансы на успех у него были – среди множества языков, изученных Эрвином в академии, был и чинаби. Однако ему не понадобилось вступать в переговоры с дикарями. Не дойдя до него нескольких шагов, все трое чинабов простерлись перед ним ниц.

Онемев от изумления, Эрвин уставился на дикарей. Это были щуплые существа с тонкими ручками и ножками, с непропорционально большими остроухими головами. Он успел заметить курносые физиономии с круглыми глазами и широкими лягушачьими ртами, но сейчас ему были видны только выставленные в небо зады, прикрытые короткими тростниковыми юбочками, и склоненные почти к самой воде затылки, покрытые жидкой порослью неопределенного цвета.

– О божественное дитя болот, осчастливившее нас своим появлением! – донеслось из-под одного из затылков. – О восхитительное, прекрасное, ослепительное дитя!

Эрвин серьезно усомнился, правильно ли он выучил чинабский язык, но позы дикарей свидетельствовали о том же самом. Пока он собирался с мыслями, чтобы достойно ответить на такое начало, его опередила сидевшая на его плече Дика.

– Моя живет в лесу! – объявила она на чинаби.

Благоговейный вздох, дружно вырвавшийся из-под затылков, недвусмысленно сообщил о том, что лесное дитя, по их пониманию, еще божественнее болотного.

– Ваша пусть встанет, – разрешила Дика.