– Тебе что же, подарили ее?

И вновь молчание.

– Ал, это пугает меня. Очень пугает. Начиная с таких вещей и заканчивая тем, как ты себя ведешь. Это уже не похоже на простое помешательство из-за ненормированной дозы препарата и стресса, – Каспар взял его за руки и попробовал заглянуть в опущенные глаза. – Ал, неужели мы дошли до того, что мне нужно напоминать: ты можешь сказать о чем угодно. Прошу, будь честен со мной.

– Прямо как ты тогда в больнице? – парировал Александр с таким очевидным осуждением, что Каспар от неожиданности отпустил его руку. – Ведь ты сказал, что это не Делинда стреляла в тебя. И соврал.

– Я не хотел, чтобы ты переживал еще и из-за этого.

– Вот видишь. – Юноша встал, взял игрушку и встал у окна спиной к собеседнику. – Каспар, прошу, не задавай мне вопросы, на которые я не могу честно ответить. Просто не…

– Не думай об этом? – грустно ухмыльнулся Каспар. – Как и о войне, как и о ее причине, как и о погибающих людях? Ты считаешь, что я способен на такое безразличие?

– Но ведь раньше у тебя получалось.

– Я никогда не был безразличен к происходящему. Я лишь делал вид, чтобы лишний раз не беспокоить тебя. То, что ты думаешь иначе, даже ранит. – Мужчина взялся за костыль и встал. – Как и то, что ты сделал меня полностью зависимым от твоей воли.

– Что ты, Каспар! – воскликнул Александр испуганно. – Я просто забочусь о твоей безопасности.

– Я словно сижу в клетке, Ал, – ответил Каспар ему горько, но твердо. – Сейчас ты контролируешь практически всю мою жизнь. Ты считаешь, что это нормально? Я больше не могу так. Я в положении, когда любое мое решение будет неправильным и опасным для кого-то.

Он больше не мог просто сидеть здесь, в теплом особняке, пока гибли люди. Но также не мог уехать из чувства долга перед Александром и страха за его жизнь. Что если с ним что-то случится, он будет далеко.

Жизнь с ним в такие времена оказалась настоящим испытанием.

– Я знаю, ты начинаешь ненавидеть меня…

– Я никогда не испытывал к тебе ненависти. Но мне больно смотреть на то, во что ты превращаешься. На то, во что она тебя превращает. Я всерьез задумываюсь над тем, чтобы убить ее и покончить со всем, но прежде подготовиться, спрятать тебя или перекупить тех, кого она наняла устранить нас…

– Ее нельзя убивать, как бы сильно ни хотелось. Не сейчас. – Юноша провел рукой по его щеке. – Обещаю, наступит день, когда ты поймешь меня. А сейчас мне нужно идти на встречу с премьер-министром. Я отдам распоряжение о восстановлении интернета. Через пять минут все будет. Пожалуйста, позвони и успокой девочек.

С ним снова был тот Александр. Как же сильно Каспар по нему скучал!

– Будь осторожен, – прошептал он.

К немногочисленным встречам с премьер-министром Великобритании, миссис Уилсон, в ее резиденции на Даунинг-стрит, дом десять, Александр готовился особым образом. Любой, даже самый короткий выход в люди после объявления войны бросал его в жар, и если бы дело было только в недоброжелателях из народа, которые в любой момент могли пристрелить его на входе в резиденцию!.. Это с удовольствием сделал бы каждый второй политик и сопровождающий, но список этот с самого начала возглавляла миссис Уилсон. Как человек, приближенный к королевской семье, она знала многие тайны, которые не решилась бы выдать даже под страшными пытками. Но молчание о войне давалось ей с невероятным трудом. С первых полос газет она смотрела на читателей с перекошенным от скорби лицом, а чаще прятала стыдливый взгляд и опускала голову так низко, что фотографы в своих редакциях могли похвастаться лишь снимками ее макушки и выглядывающего кончика носа.

Отдав прислуге распоряжение следить за Каспаром, Александр отправился к миссис Уилсон через черный ход. Соседний квартал, где в кустах под видом простых зевак прятались фотографы, а также соседние здания – все уже было оцеплено.

Александр поспешно зашел внутрь. Миссис Уилсон встретила его со всем радушием, которое ей позволила проявить совесть: сдержанно улыбнулась, сухо поприветствовала и небрежно пожала руку. Александр ее ни в чем не винил.

Пройдя к кабинету в полной тишине, они вошли и заняли места за столом у окна напротив друг друга. Александр должен был спросить у нее, как обстоят дела с народом, кабинетом министров и общими настроениями. Но не мог заставить себя. Миссис Уилсон выглядела мрачнее, чем обычно, и Александр мог представить то кипящее недовольство, что переполняло ее, однако же не настолько, чтобы она наконец высказала все наболевшее. Миссис Уилсон боялась. Как и ему, ей было что терять, начиная с денег и заканчивая собственной жизнью. Монархи всегда были ниже премьер-министра по степени влияния, но только не когда начиналась война. Перед ней сидела не просто чья-то марионетка, не просто подневольный король, на которого почти силком надели корону. Сейчас в первую очередь это был верховный главнокомандующий, но с «нагрузкой» в виде его сестры и ее многочисленных связей.

Ее лицо вдруг смягчилось, а брови жалобно изогнулись над тусклыми глазами, и Александр понял: она готова говорить.

– Прошу простить меня за бестактность, но этот разговор, возможно, получится неформальным для нас обоих, ибо я вижу в вас все то же, что мучает и меня.

– Я приветствую неформальный стиль общения. Пусть будет исключение.

Она благодарно кивнула ему, набрала в легкие больше воздуха и заговорила подрагивающим голосом.

– Мы устали от войны. Массовые протесты нарастают. В эпоху, когда у каждого есть доступ к правдивой информации через интернет, сложно убедить людей в своей лжи. Даже если победим, мы навсегда останемся для всех людей в мире, даже для своего народа, убийцами. От этого клейма не избавиться никогда. Это то, с чем будет жить наша страна и каждый британец. Великобритания больше не колыбель цивилизации, она ее гробница. Нас никто не простит. Даже наш народ не простит за то, во что его втянули.

Он словно услышал голос своего сердца, от которого прятался порой под эгоистичными убеждениями. Впрочем, они никогда не усыпляли этот голос надолго, отчего доза препарата все увеличивалась.

– Я полностью разделяю вашу боль, миссис Уилсон, но мы знаем, что, откажи я Делинде, это ничего бы не изменило. Разве что смертей стало бы больше.

Странное раскаяние короля порождало в миссис Уилсон больше вопросов, чем ответов.

– Я виноват в этом, – продолжал он, опустив голову. – Нет такой вещи, которой я смог бы искупить свою вину. Я говорю Каспару не думать о происходящем, не беспокоиться, не принимать близко к сердцу, как мантру порой твержу себе слова оправдания, но в душе знаю, что это лишь… нелепые