вышел в коридор и подошел к высокому окну, задрапированному красными занавесками. Стало жарко, хоть по коридору гулял прохладный сквозняк. В животе неприятно крутило, внутри все будто сжалось в комок, на лбу проступили капли пота.

Ему казалось, он отравлен. Так оно, в сущности, и было, но Каспар упорно все отрицал. Не мог он опуститься до такой низости, не мог!

Интерес к отношениям у него давно пропал. Некоторые женщины все же умудрялись добиться его внимания, но все было не то. Он даже не знал, кого ищет.

С одной девушкой он все же смог заставить себя начать отношения и даже ненадолго убедить себя в том, что она ему не только интересна, но и симпатична. Вскоре Каспар заметил, что близость с ней его тяготит, и каждую совместную ночь ему приходилось придумывать причины, а то и вовсе отменять встречи.

Все это казалось нелепым до тошноты. А самое главное: каждая такая попытка лишь больше убеждала его, что в этой борьбе он проиграет.

23. Блокнот

Как и предсказывал Саша, Мировой Совет все-таки отправил официальный запрос Норфолкам с просьбой обследовать Анджеллину под присмотром специальной комиссии Совета. Это совпало с дневными обстрелами, поэтому, только вернувшись домой и покончив с переживаниями по поводу обстрела, Анджеллина и Лавиния принялись размышлять, как ответить Совету.

– Отправим результаты последнего обследования, – предложила Лавиния.

– Боюсь, этого им будет мало, – заверила ее дочь. – Центр находится при правительстве Германской империи, а ему сейчас хоть и симпатизируют, но вряд ли доверяют, учитывая происхождение ЗНР.

– Они старались быть учтивыми в своей просьбе, но если мы начнем сопротивляться, то им придется проявить свою сущность. Даже если Марголисы сдержат их, нам не избежать подозрений и проблем в сферах сотрудничества.

– Думаешь, они в отместку начнут давить на нас?

– Уверена. А на обследования я тебя им не отдам. Что это за специальная комиссия, мы не знаем, и что именно они будут делать с тобой – тоже. – Лавиния одним махом осушила стакан воды. – Боже, одна беда за другой. Мне нужно проконсультироваться с мистером Марголисом. И сообщить об этом Саше.

Меж тем Саша вернулся в замок. После часовой беседы с премьер-министром по видеосвязи и обсуждения потерь он вверил право распоряжаться военной силой правительству и зашел в бывший кабинет Авроры с твердым намерением найти подсказки для создания вакцины. Несмотря на неудачные попытки, чутье подсказывало ему, что бабушка не могла не оставить хоть какие-то зацепки, которые могли бы пролить свет на тайну происхождения вируса. Однако если в предыдущие разы он лишь переворачивал все полки и опустошал шкафы, то в этот раз решил тщательнее осмотреть весь кабинет.

Получасовые поиски не дали результатов. Очередь дошла до прикроватной тумбы. Как и в прошлый раз, в ее содержимом не было ничего, что могло бы привлечь его внимание, – пустые листы бумаги, уже пропущенные им через ультрафиолет в надежде найти послания, написанные невидимыми чернилами, пара ручек, которые он разбирал, наивно полагая, что внутри окажется крошечная флешка, пустой флакон духов, в первый раз показавшийся ему подозрительным, ведь зачем Авроре хранить его в таком месте и почему бы не выбросить? Но это оказалось обычное стекло с высохшим розоватым пятном парфюма на дне.

Когда Саша схватился за переднюю стенку нижнего ящика, чтобы задвинуть его, он вдруг заметил, что фасад толще, чем мог бы быть. Он выдвинул верхние ящики и убедился в том, что все они были сделаны по одному шаблону – передняя стенка из черного дерева и внутренняя поменьше – из белого. Он постучал по ней. Полая.

Саша подошел к стеклянному шкафу с дорогим сервизом, взял нож и просунул его в крошечную щель между дном и отверстием. Внутренняя белая стенка дрогнула. Саша поднял ее. Внутри пусто. Он проделал то же самое с шкафчиком выше. Внутри стенки хранились золотые украшения, вдавленные в посеревшую губку, благодаря которой при открывании шкафчика не создавался шум. Саша осмотрел два кольца и кулон. Ничего странного в них не было. Оставался последний, верхний шкафчик. Стенка вскрывалась сложнее, чем остальные. Внутри лежал потрепанный блокнот. Саша открыл его. Пусто. Страницы выглядят нетронутыми. Он направил на них ультрафиолетовый фонарик. Ничего. Тогда в ход пошла зажженная свеча. Он поднял блокнот над ней в ожидании, что чернила проявятся. Но снова безрезультатно.

– Зачем так тщательно прятать пустой блокнот?

Положив находки в карман, он продолжил поиски, но больше ничего не обнаружил.

Саша вернулся в лабораторию и пропустил страницы блокнота через сканер. Никаких тайных слов на них не отобразилось.

– Ерунда какая-то, – выругался он, схватившись за кольца. – Я могу понять, зачем так прятать украшения, но простую бумагу…

Он замер. Поближе рассмотрев внутреннюю сторону колец, он увидел крошечные выгравированные точки и линии, разделенные пластиной, на которую крепился изумруд.

– Азбука Морзе.

Он открыл ее на компьютере и ввел получившееся значение – Aqua buliens. Кипящая вода на латыни.

Не раздумывая ни секунды, он подошел к уголку с наполненным чайником на столе и включил его. Горячую воду он вылил в прямоугольный невысокий контейнер, аккуратно отрезал одну страницу из блокнота, затем опустил ее в контейнер и вооружился фотоаппаратом. Не прошло пяти секунд, как чернила начали проявляться, и крошечные печатные буквы заполнили некогда пустой лист. Саша сделал снимок, аккуратно вытащил лист и положил на заготовленную губку.

Так он расшифровал все тридцать листов. Из них использованными оказались только десять.

Саша загрузил снимки листов на ноутбук и наконец принялся читать.

«Помню, как впервые узнала, что мои предки были фашистами.

В детстве я нашла десятки фотографий со своим отцом в форме со свастикой. Сначала отрицала это, считая, что здесь кроется ошибка. Не могла поверить, что мой отец, добрейшей души человек, мог быть причастен к преступлениям против человечества. Но в самом низу сундучка лежали фотографии из лабораторий, где он все в той же форме стоял у препарированных тел и мило улыбался в камеру. Меня не покидало чувство, что я имею к этим убийствам непосредственное отношение и виновна в страданиях людей.

Я проплакала весь вечер. Утром рассказала отцу о своей находке в последней надежде, что он объяснится. Но вместо его ласкового извиняющегося голоса или смешка я услышала лишь холод. Он словно старался забыть о своих преступлениях. Но не потому что жалел. По его лицу нельзя было сказать, что он хоть сколько-нибудь раскаивается. Было что-то другое. Что именно, я узнала в день своего совершеннолетия.

Как-то утром мать подсела ко мне, когда я расчесывала волосы и готовилась к новому дню. Она была чем-то глубоко опечалена и не решалась завести со мной разговор. Я спросила ее, что случилось, и она сказала, что они с отцом нашли мне