столу, занимая место напротив нее. Это не мой лабораторный стол, ну да ладно.

— Я не извинюсь, — говорю ей. — Так что ты можешь с таким же успехом выдохнуть, потому что этого не произойдет. Мы обе уедем, никаких обязательств, и ты знала обо всем этом.

Лив не отрывает взгляда от своего теста, пишет, ставит галочки, будто я разговариваю не с ней.

Я прищуриваюсь. Что, черт возьми, она хочет от меня? Борись со мной. Сделай что-нибудь!

Но я не знаю, как биться с такой Оливией. Она не вымолвит ни слова.

Я смотрю на свой тест, учитель запускает таймер на проекторе и мигает экраном на доске.

— Я отдала тебе свою девственность, — шепчу я.

Она перестает писать.

— У меня были варианты, Лив. — Я сглатываю, подходя так близко к извинениям, как только могу. — Но с тобой я не раздумывала.

Я пытаюсь поймать ее взгляд, но она все еще не смотрит на меня.

— Я никогда не хотела, чтобы ты останавливалась, — продолжаю я.

Я хочу большего. Снова хочу этого.

Я хочу большего прямо сейчас.

У меня кружится голова от всех укромных уголков, которые мы могли бы найти в школе, но она не простит меня так быстро.

Рональд Бакстер садится рядом со мной, и Лив наконец поднимает глаза, встречаясь со мной взглядом. Она смотрит на мой рот, и я уже представляю, что она могла бы задеть мою ногу под столом или что-то в этом роде, но она берет мой тест, включает горелку Бунзена, и я с широко раскрытыми глазами наблюдаю, как она поджигает угол бумаги и появляется дым.

Краем глаза я вижу, как Рональд тоже замирает и глядит на бумагу.

— Ты оставила меня стоять под дождем, — тихо произносит Лив, белый лист становится черным, скручивается и распадается. — Ты оставила меня стоять под дождем и уехала с этим придурком.

А я, потеряв дар речи, продолжаю наблюдать, как мой тест становится пеплом.

— Нет никаких обязательств, но тебе, черт возьми, лучше быть там, где ты обещала, — выпаливает Лив.

И, прежде чем у меня появляется хоть какая-то ясная мысль, что Рональд поймет из ее слов, она бросает мой тест в раковину и уходит, забирая с собой свои бумаги.

Дерьмо.

Я сжимаю челюсть, смотрю, как она говорит что-то учителю и затем выходит из кабинета. Открыв кран, тушу огонь и рявкаю на Рональда, чтобы он занимался своими делами.

Ладно. Значит, она не собирается так быстро прощать меня.

Хорошо.

Но Лив простит меня. Ей просто очень не понравится, как далеко я готова зайти, чтобы заставить ее это сделать.

Я забираю тест Рональда, игнорируя его взгляд, и стираю его имя, записывая свое собственное. Первые четыре вопроса уже сделаны. Спасибо, Ронни.

***

Каллум смотрит мне в глаза, кружит меня по танцполу и двигается, как вода. Она идеален. Его русые волосы зачесаны вверх и закрывают уши. Безупречная кожа и яркая улыбка. Его карие глаза и то, как он возвышается на несколько дюймов надо мной, — контролирующий, доминирующий, мой защитник. Все, что моя семья хочет для меня, но ничего в этом не кажется правильным. Если бы он был Лив, я бы притянула его поближе. Обхватила его руками, как стальным обручем, и упивалась последующим прикосновением его губ.

Я смотрю на нас в зеркалах, которые покрывают три из четырех стен, последнюю закрывают окна. Мы оба все еще в форме, белые пуговицы на его рубашке расстегнуты, галстук ослаблен. Я же надела необходимые для занятия туфли на каблуках, в то время как мои двухцветные туфли лежат под рядом стульев у стены студии.

— Шире шаг! — указывает мисс Бродерик, хореограф. — Не опускайте головы!

Она ходит вокруг движущихся пар. Мы так много репетировали вальс для бала, что теперь никак не можем ошибиться, и она должна просто позволить нам уйти. Меня раздражает то, как Каллум смотрит на меня. Не столько со зловещей ухмылкой, сколько с вызовом в глазах. Он что-то знает, и я жду, когда он выложит карты на стол.

— Думаю, ты устанешь от моего дерьма, — говорю я, пока мы кружимся.

— Голова повернута влево! — в миллионный раз кричит Бродерик.

Я смотрю влево.

— Ты можешь получить от кого угодно то, что надеешься получить от меня.

— Получить это — не проблема, — отвечает Каллум. — Получить от тебя будет намного приятнее.

Искра загорается в его глазах, слова звучат скорее как обещание. Будто это неизбежно, потому что он всегда побеждает и не боится тяжелой работы.

Честно говоря, он совершенен. Прямолинеен, он не обращается со мной, как с нежным цветком. Я всегда это ценила. Большинство девушек сочли бы его невыносимым. Даже грубым. Их нужно соблазнять. Им нужны романтические отношения.

Им нужно, чтобы им лгали.

Но Каллум не делает этого.

— Почему ты не пошлешь меня? — интересуется он. — Любой мог бы сопровождать тебя на балу, и тебя не волнует, я это или кто-то другой.

Да, но… Не то чтобы у меня есть кто-то еще на примете Мне хочется пойти на бал. Это семейная традиция. Я хочу этого.

Но я не могу появиться одна, не так ли?

— Я беспокоюсь, что в тебе есть что-то, чего я пока не вижу, — говорю ему прямо. — Может, я еще увижу это.

Его губы растягиваются в улыбке. Он тоже ценит мою честность.

— Чувствуйте музыку! — требует учитель, останавливает Эми и ее партнера и выпрямляет их плечи.

Люстры сверкают над нами, и я отворачиваюсь, снова кружась налево. Последние лучи солнца отражаются от оранжевой стены, свет медленно опускается, когда надвигаются тучи и гремит гром.

Но вместо того, чтобы остаться дома, как советовали сегодня вечером из-за надвигающегося шторма, на маяке устраивают вечеринку. Мне нужно встретиться с мамой, как только закончится урок танцев, но маяк находится по ту сторону рельсов, и это была долгая неделя: я занималась тем, что игнорировала Лив так же, как она игнорировала меня.

И глупо думать, что она сдастся и бросится за мной, когда захочет большего.

Но Оливия этого не сделала, и я довольно долго позволяла ей дуться. Она увидит меня сегодня вечером.

— Мой отец спит со своей падчерицей, — тихо признается Каллум.

Я встречаюсь с ним взглядом.

— Что ты об этом думаешь? — спрашивает он.