Те тихо вышли, прикрыв за собой дверь. Каталина откинула кудри на спину и через зеркало посмотрела донье Эльвире прямо в глаза. Протянула ей щетку для волос и кивком велела продолжить.

— Я хочу, чтобы вы написали моим родителям и поставили их в известность, что мой брак с принцем Артуром не был консумирован. Не вступил в силу, — сказала она голосом сладким, как шербет. — Я так же невинна, как тогда, когда выехала из Испании.

Донья Эльвира, потерявшая дар речи, замерла с открытым ртом.

— Помилуйте! Но вы… вы же принимали его в спальне на глазах у всего двора!

— Он страдал от бессилия, — жестко произнесла Каталина.

— Однако четырежды в неделю вы проводили ночь вместе!

— Да, и безо всякого результата. Это причиняло нам огромное огорчение, нам обоим.

— Но, инфанта, вы не обмолвились ни единым словом! Отчего ж вы мне не сказали?

— А что я должна была сказать? Мы обвенчались совсем недавно. Принц был молод. Я надеялась, что со временем все устроится.

Донья Эльвира даже не притворялась, что верит.

— Ваше высочество, если вы думаете, что первый брак может быть препятствием для второго, это не так… Ваше будущее ничуть не пострадает. То, что отныне вы вдова, не повлияет на выбор мужа. Вы непременно составите новую партию… Вам подыщут мужа… Нет нужды притворяться…

— Не нужна мне «новая партия»! — вскинулась Каталина. — Вы знаете это сами, не хуже меня. Я рождена принцессой Уэльской и королевой Англии. Больше всего на свете Артур хотел, чтобы я стала королевой Англии… — Она запнулась, запрещая себе о нем думать, закусила губу, запрещая себе о нем говорить. Перевела дыхание, сдерживая слезы. Не следовало называть его по имени… — Уясните себе и напишите об этом в Испанию: я девственница.

— Но мы ведь и так уезжаем в Испанию. К чему поднимать этот вопрос? — возразила дуэнья.

— К тому, что я знаю, за кого они меня выдадут! За какого-нибудь эрцгерцога! — сказала Каталина. — Угодно ли вам управлять моим двором в маленьком испанском замке, донья Эльвира? Или австрийском? Вам ведь придется следовать за мной всюду. Вы хоть помните об этом? Хотите оказаться в Нидерландах? Или в Германии?

Донья Эльвира сверкнула глазами и помолчала, обдумывая услышанное.

— Никто не поверит, что вы девственница!

— Куда они денутся! Главное — объявить об этом. Никто не осмелится спросить меня напрямую. Именно вы, самый близкий мне человек, должны сказать им об этом. Ведь вы мне как мать, и это все знают…

— Пока что я не проронила ни слова…

— И правильно. Однако теперь пришло время прервать молчание. Донья Эльвира, если вы станете изображать неведение или будете говорить одно, а я — другое, тогда все поймут, что я вам не доверяю, что вы не заботились обо мне так, как следовало. Все решат, что вы пренебрегли моими интересами, что вы у меня в немилости. Думаю, матушке не понравится, если выяснится, что я девственница, а вы об этом даже не знали… И если она придет к выводу, что свои обязанности вы исполняли небрежно, не служить вам больше при королевском дворе…

— Но, ваше высочество! Все и каждый видели, что принц страстно влюблен в вас!

— Ничего подобного! Все видели, что мы вместе, как подобает супругам. Все знали, что в мою спальню он является по обязанности. Не более того. Никто не может сказать, что происходило за дверью опочивальни. Никто, кроме меня. А я говорю, что у него не было мужской силы. Кто вы такая, чтобы сомневаться в моих словах? Вы что, осмелитесь назвать меня лгуньей?!

Дуэнья обдумывала услышанное.

— Как вам будет угодно, ваше высочество, — сказала она, наконец. — Как вам будет угодно…

— Именно! Слушайте и запоминайте. Это мой путь к величию. Да это и ваш путь тоже. Мы можем сказать то, о чем я говорю, и остаться в Англии или же в трауре вернуться в Испанию и там сделаться никем — ну, почти что никем.

— Что ж, ваше высочество, я могу передать их величествам ваши слова. Если вам угодно заявить, что ваш супруг страдал мужским бессилием, и вы сохранили невинность, я могу это сделать. Однако каким образом это делает вас королевой?

— Раз брак не вступил в силу, значит, нет никаких препятствий тому, чтобы я вышла замуж за принца Гарри, — с жесткой уверенностью в голосе сказала Каталина.

Донья Эльвира в очередной раз онемела от изумления.

— Когда явится из Испании новый эмиссар, — продолжила Каталина, — можете сообщить ему, что воля Господа и мое желание — оставаться принцессой Уэльской, как и раньше. Затем ему следует переговорить с королем. Суть переговоров должна состоять не в моей вдовьей доле наследства, а в заключении нового брачного договора.

Донья Эльвира от изумления открыла рот.

— Но с чего вы взяли, что они позволят вам выйти за принца Гарри?

— А отчего ж нет? Мой предыдущий брак, с его братом, оказался несостоятелен. Я — девственница. Приданое королю Генриху уплачено наполовину. Он может оставить себе ту половину, которая уже здесь, а вторую половину мы ему выплатим. Таким образом, он освобождается от необходимости выплачивать мне вдовью долю. Контракт подписан и заверен печатью, там всего-то и нужно, что только сменить одно имя на другое. И потом, я уже здесь, в Англии. Лучше решения просто не найти! Не забывайте, дражайшая донья Эльвира, в противном случае я теряю всякий статус. Не говоря уж о вас… Все ваши честолюбивые замыслы, все амбиции вашего мужа — все сводится к нулю. Но если мы сумеем сделать так, как я говорю, тогда вы будете управлять королевским двором, а я стану принцессой Уэльской и королевой Англии.

— Не выйдет! — тяжко вздохнула донья Эльвира, глубоко потрясенная тем, какие идеи рождаются у ее подопечной. — Нам не позволят!

— Позволят, — непреклонно сказала Каталина. — Мы должны быть тем, кем должны: не больше и не меньше.

Король Генрих и его королева, потеряв старшего сына, ожидали появления нового, и Каталина, в надежде им угодить, старательно шила приданое для малыша. В начале февраля она сидела перед нежарким камином в одной из самых маленьких комнат Дарэмского дворца. Ее дамы, каждая с иголкой и куском ткани в руках, в меру своего мастерства подрубали швы, расположась поодаль, так что донья Эльвира могла говорить свободно.

— Это вашему младенцу должны бы мы шить приданое, вот что, — неодобрительно пробормотала она. — Уж почти год, как вдовеете, а дело ни с места. Что за судьба вас ждет?

Каталина подняла глаза от тонкой вышивки черной шелковой нитью, которую выполняла.

— Спокойствие, донья Эльвира, — сказала она тихо. — Все будет, как решит Бог и их величества короли.

— Уже семнадцать стукнуло! — не поднимая от рукоделия головы, упрямо гнула свое дуэнья. — Долго вам еще маяться в этой Богом забытой стране? Ни женой, ни невестой? Ни при дворе, ни в изгнании? А счета все растут и растут, и вдовья доля не выплачена!