Умная женщина сумеет управлять мальчиком, думала она. При таком короле можно стать великой королевой. Первые десять лет он будет совсем несмышленыш, а потом так привыкнет советоваться и подчиняться, что позволит своей жене править страной, как ей вздумается. Кроме того, может статься, что Артур был прав — и малыш ленив. Тогда можно занять его играми, охотой, спортом и прочими развлечениями, чтобы не лез в государственные дела, предоставив их королеве.

— Нет, у меня девочка! — донесся до нее обрывок разговора с другого конца стола. Каталина подняла глаза и поняла, что реплика принадлежит леди Элизабет Болейн, которая недавно разрешилась от бремени. — Мы надеялись на сына, конечно, но в этот раз не вышло. Я назвала ее Анной.

Улыбкой и кивком Каталина выразила свои поздравления и вернулась к мыслям о Гарри. Она хорошо помнила слова Артура, что мальчик мнит себя влюбленным в нее. Отлично. Если ему ни в чем не отказывают, возможно, позволят и самому выбрать себе невесту. Они привыкли его баловать, может, пойдут навстречу, и если он заявит, что хочет жениться на Каталине…

Вот он снова вспыхнул под ее взором, даже уши порозовели. Удерживая его взгляд, она чуть приоткрыла губы, словно шепча какое-то слово, а потом, точно рассчитав момент, отвела глаза и подумала: «Глупый мальчик!»

Завершив трапезу, король поднялся из-за стола, и все присутствующие, склонив головы, последовали своему господину.

— Благодарю вас, мои соратники в бою и друзья в дни мира, что пришли приветствовать меня, — сказал король Генрих. — Однако теперь я желаю побыть с семьей.

Кивнув принцу Гарри и принцессам, он предложил матери руку, и королевская семья проследовала в личные покои.

— Отчего ты не остался подольше? — укорила матушка короля, когда они устроились перед очагом и паж принес им вина. — Не слишком это любезно — уходить так сразу. Я сказала дворецкому, что ты не торопишься, и пригласила певцов.

— Я устал, — коротко сказал он и посмотрел туда, где бок о бок сидели принцесса Мария и Каталина. У младшей из двух, Марии, были припухшие, покрасневшие глаза — смерть матери ударила ее очень жестоко. Каталина, как всегда, держалась как ни в чем не бывало. Удивительно, сколько у нее самообладания. Даже кончина королевы Елизаветы, единственного ее настоящего друга при дворе, не выбила испанку из колеи.

— Завтра надо отправить ее в Дарэм-хаус, — заметила мать, проследив направление его взгляда. — Нечего ей делать при дворе. Она не заслужила места при дворе — не родила нам наследника и не заплатила за это место своим приданым.

— Ты не находишь, что она настоящая? — сказал он. — Настоящая принцесса!

— Настоящая чума, — парировала леди Бофор.

— Ты к ней сурова!

— Мы живем в суровом мире, — просто ответила она. — Я всего лишь справедлива. Почему мы не пошлем ее домой?

— Она что, совсем тебе не нравится?

Такой вопрос удивил матушку короля.

— А что в ней, скажи на милость, такого распрекрасного?

— Ее мужество, ее достоинство. Она красива, конечно, но сверх того еще и обаятельна. Образованна, грациозна. В иных обстоятельствах, думаю, могла бы быть весела. И надо признать, горе и разочарование она переносит как настоящая королева.

— Ну и что? — холодно сказала его мать. — Была принцессой Уэльской, но теперь, когда нашего мальчика нет, она нам не нужна, при всем ее обаянии.

Подняв глаза, Каталина заметила, что они на нее смотрят, сдержанно улыбнулась и наклонила голову. Король Генрих встал с места, отошел к оконному проему и поманил ее пальцем. Она не вскочила сразу, как вскочила бы всякая женщина при дворе, а подняла бровь, словно раздумывая, стоит ли ему подчиняться, и только потом грациозно, неторопливо поднялась и направилась к королю.

«Господи, как же она желанна, — думал тот. — И всего лишь семнадцать лет. Полностью в моей власти, а идет, словно английская королева».

— Смею думать, ты будешь скучать по покойной королеве, — без обиняков начал он по-французски, когда она подошла.

— Да, государь, — был ее ответ. — Всей душой разделяю вашу скорбь. Не сомневаюсь, мои родители хотели бы, чтобы я передала вам их соболезнования.

Он кивнул, не отрывая глаз от ее лица.

— У нас с тобой общее горе, — заметил он. — Ты потеряла своего спутника жизни, я — своего.

Она вся подобралась.

— В самом деле, — ровно сказала она. — Так и есть.

Любопытно, подумал он, пытается ли она угадать значение этих слов. Но милое личико принцессы было безмятежно и непроницаемо.

— Признайся мне, в чем секрет твоего смирения?

— О, я вовсе не считаю себя смиренной.

— Вот как? — удивился король.

— Да. Просто я верю, что Господь знает, что правильно для каждого из нас, и что Его воля исполняется неизменно.

— Даже когда пути Его скрыты, а нам, грешникам, приходится блуждать во тьме?

— Я знаю свое предназначение, — спокойно сказала она. — Бог так милосерд, что открыл мне мою судьбу.

— Согласись, таких, как ты, мало, — сказал он, надеясь, что она улыбнется.

— Я знаю, — ответила она без тени улыбки, и король понял, что истовая ее серьезность в этом вопросе — не маска. — На мне благословение Божье.

— И какое же такое великое будущее тебе уготовано? — с сарказмом спросил он.

— В том, чтобы исполнять Божью волю и воплощать Его царство на нашей земле, — складно ответила Каталина.

Я уверенно толкую королю, что приобщена к воле Бога, однако на деле Господь ничего мне не говорит. Со дня смерти Артура моя убежденность в том, что на мне благословение Божье, сильно ослабла. Можно ли считать себя одаренной милостью Божьей, утратив то единственное, что делало мою жизнь полной? Однако мы живем среди верующих. Мне приходится говорить, что я под особой защитой Бога. Я должна создавать иллюзию уверенности в своей судьбе, ведь я — дочь Изабеллы Испанской.

И все-таки я чувствую себя все более одинокой. От полного отчаяния меня удерживает только обещание, которое я дала Артуру, и тоненькая золотая нить моей твердой решимости его выполнить.

Из соображений приличия король Генрих не приближался к Каталине весь месяц, пока носил строгий траур, когда же срок траура истек, он тут же навестил ее в Дарэм-хаусе. Визит был официальный, о нем предупредили заранее, так что слуги и придворные вырядились во все самое лучшее, однако бедственное состояние износившихся за полтора года занавесей и ковров от короля Генриха не укрылось, и он про себя улыбнулся. Если она так разумна, как он о ней думает, то будет рада выбраться из этого неловкого и унизительного положения. Верно он сделал, что урезал ее во всем, усложнил ей существование. Пора ей понять, что она зависит от него целиком и полностью и что родители ей ничем не помогут.