– Ты!

Энн продолжала идти. На улице стоял такой шум, дети кричали так громко, что ей в голову не пришло отнести возглас на свой счет. Но потом она услышала тот же голос. Уже ближе.

– Аннелиза Шоукросс!

Она даже не обернулась. Потому что узнала этот голос, и более того, этот голос назвал ее настоящее имя.

Она пустилась бежать.

Драгоценный ужин выскользнул из пальцев, а она все бежала. До этого она никогда не считала себя способной на такую скорость. Энн сворачивала за углы, проталкивалась сквозь толпы, даже не трудясь извиняться. Бежала, пока легкие не начали гореть. Ночная сорочка липла к коже. Но разве она могла ускользнуть от Джорджа, закричавшего:

– Ловите ее! Пожалуйста! Это моя жена!

Кто-то и поймал ее, возможно, потому что надеялся на благодарность кричавшего. Подбежав, Джордж сказал человеку, державшему ее мясистыми лапищами, как в тисках:

– Она не в себе.

– Я не твоя жена! – завопила Энн, пытаясь вырваться. Она извивалась, изворачивалась, то и дело ударяя его бедром по ноге, но дюжий мужчина словно не замечал ее попыток. – Я не его жена, – сказала она мужчине, стараясь говорить спокойно и рассудительно. – Он безумен. Преследует меня много лет. Клянусь, я не его жена.

– Брось, Аннелиза, – уговаривал Джордж. – Ты знаешь, что это неправда.

– Нет! – взвыла она, сражаясь уже с обоими мужчинами. – Я не его жена! Он убьет меня!

Наконец человек, поймавший ее, нахмурился и неуверенно сказал:

– Она говорит, что не ваша жена.

– Знаю, – вздохнул Джордж. – Она в таком состоянии уже несколько лет. У нас был ребенок…

– Что?! – ахнула Энн.

– Родился мертвым. Она так и не оправилась.

– Он лжет! – заорала Энн.

Но Джордж снова вздохнул. Глаза негодяя наполнились слезами.

– Мне приходится мириться с тем, что она больше никогда не станет женщиной, на которой я женился.

Мужчина перевел взгляд с печального благородного лица Джорджа на искаженное яростью лицо Энн и, должно быть, решил, что из этих двоих именно Джордж нормален, потому что толкнул Энн к нему:

– С богом, – напутствовал он.

Джордж пространно поблагодарил его, попросил помощи и носовой платок, вытащил свой, и связал ими руки Энн, после чего злобно дернул ее к себе. Она едва не упала на него, содрогаясь от омерзения, когда пришлось прижаться к нему всем телом.

– О, Анни, как приятно снова тебя видеть.

– Ты перерезал упряжь, – тихо сказала она.

– Разумеется я, – заявил он с гордой улыбкой. И тут же, нахмурившись, добавил: – Я думал, ты серьезно покалечишься!

– Ты мог убить лорда Уинстеда!

Джордж только пожал плечами, подтвердив в этот момент самые мрачные подозрения Энн. Он безумен. Полностью, абсолютно, окончательно безумен. Другого объяснения просто нет. Никто в здравом уме не рискнет убить пэра королевства, чтобы добраться до нее.

– Как насчет нападения? – допытывалась она. – А мы думали, что это всего лишь уличные грабители!

Джордж уставился на нее, словно она говорила на чужом языке:

– О чем ты?

– Когда на лорда Уинстеда напали! – вскрикнула она. – Зачем тебе это понадобилось?

Джордж отстранился, презрительно скривив губы.

– Не пойму, о чем ты, – прошипел он, – но у твоего драгоценного лорда Уинстеда полно врагов. Или ты не знаешь всю эту гнусную историю?

– Ты недостоин произносить его имя! – процедила Энн.

Но он опять засмеялся и проворковал:

– Представляешь ли ты, как долго я ждал этого момента?

Так же долго, сколько она прожила в качестве отброса общества.

– Представляешь? – прорычал он, хватая связанные платки и яростно их скручивая.

Энн плюнула ему в лицо, которое мгновенно пошло пятнами ярости, такими красными, что его светлые брови ярко выделялись на общем фоне.

– Ты сделала ошибку, – прошипел Джордж и потащил ее за собой в темный переулок. – Как удобно, что ты выбрала такой убогий квартал, – прокаркал он. – Никто и не оглянется, когда я…

Энн стала кричать. Но никто не обращал на нее внимания. Да и кричала она недолго. Джордж ударил ее в живот, и она привалилась к стене, ловя губами воздух.

– Восемь лет я воображал себе этот момент, – продолжал он жутким шепотом. – Восемь лет вспоминал тебя каждый раз, когда смотрел в зеркало.

Он приблизил к ее лицу свое. Глаза были полны безумной ярости.

– Хорошенько взгляни на меня, Аннелиза. У меня было восемь лет, чтобы исцелиться, но гляди! Гляди!

Энн пыталась увернуться, но ее спина была прижата к кирпичной стене, а Джордж стиснул ее подбородок и вынудил смотреть на его изуродованную щеку. Рана зажила лучше, чем она думала, и теперь шрам побелел, но все равно щека была странно стянута и выглядела неприятно.

– Я думал, что сначала позабавлюсь с тобой, поскольку в тот день так и не удалось, но очень не хочется заниматься этим в грязном переулке. – Его губы растянулись в чудовищной ухмылке. – Даже я не думаю, что тебя стоит унижать до такой степени.

– То есть как «сначала»? – прошептала Энн.

Но она сама не знала, почему спрашивает. Она понимала. Понимала с самого начала. И когда он вытащил нож, точно знала, что он хочет сделать.

Энн не вскрикнула. Даже не успела подумать. Не могла сказать, что сделала, но ровно через десять секунд Джордж лежал на булыжниках, скорчившись, как зародыш во чреве матери, не в силах издать ни звука. Энн постояла над ним еще мгновение, пытаясь отдышаться, после чего пнула его, сильно, прямо туда, куда раньше ударила коленом, и, по-прежнему со связанными руками, пустилась бежать.

Только на этот раз ей было известно, куда именно.

В десять вечера, после очередного дня бесплодных поисков, Дэниел направился домой. При этом он смотрел вниз, считая шаги и устало волоча ноги.

Он нанял частных сыщиков. Прочесывал улицы сам, останавливаясь в каждом почтовом доме, показывал описание Энн, называл оба имени. Он нашел двоих, утверждавших, что помнят женщину, подходящую под это описание. Она вроде бы посылала письма, но они не помнили, куда именно. Наконец один сказал, что девушка подходит под описание некоей Мэри Филпотт. Прелестная леди, заверил владелец. Никогда не отсылала письма, но приходила точно раз в неделю, как часы, чтобы справиться, не пришли ли письма на ее имя, если не считать того раза… кажется, две недели назад? Он удивился, не увидев ее, поскольку она не получила письма неделю назад, а обычно письма никогда не задерживались более двух недель.