– Вовсе нет, – мягко ответил Дэниел. – Мы все были молоды.

– Я позволила ему целовать меня, – продолжала она и тихо добавила: – А потом позволила еще очень многое.

Дэниел застыл, ожидая волны ревности, которая так и не нахлынула. Он ненавидел человека, который воспользовался ее невинностью, но совсем не ревновал. Он вдруг понял, что вовсе и не хотел быть ее первым. Ему просто нужно стать ее последним и единственным.

– Тебе необязательно рассказывать дальше, – сказал он.

– Нет. Я все расскажу, – вздохнула Энн. Не из-за этого. Из-за того, что случилось дальше.

В порыве нервной энергии она пересекла комнату и схватилась за спинку стула. Пальцы вцепились в обивку, и это дало ей возможность смотреть на что-то во время монолога.

– Нужно быть честной, до какого-то момента мне нравилось то, что он делал. Да и потом… это не было так ужасно. Просто немного неловко и чуточку неудобно.

Она подняла голову. Ее глаза смотрели на него с ошеломляющей искренностью.

– Но мне понравилось то, что именно я вызывала в нем подобные чувства. Я ощущала себя всемогущей, и когда увидела его в следующий раз, была готова позволить ему сделать это снова.

Она закрыла глаза, и Дэниел практически увидел промелькнувшие на ее лице воспоминания.

– Это была ночь Иванова дня, такая ясная, что можно было целую вечность считать звезды.

– Что случилось? – спокойно спросил он.

Энн моргнула, словно очнувшись ото сна, и заговорила с почти выводившей из себя небрежностью:

– Я узнала, что он предложил руку другой. Назавтра после того дня, как я отдалась ему.

Ярость, растущая в нем, разгоралась все ярче. Дэниел в жизни не ощущал такого гнева и желания убить ради другого. «Неужели это и означает любовь? Когда боль любимой ранит сильнее собственной?»

– Он все равно попытался взять меня, – продолжала она. – Сказал, что я… не помню точных слов, но он заставил меня почувствовать себя шлюхой. Может, я именно такой и была, но…

– Нет! – взорвался Дэниел. Он мог согласиться с тем, что ей следовало быть осмотрительнее, что нужно было быть более благоразумной. Но никогда не позволит Энн думать так о себе.

Он подошел к ней. Опустил руки на ее плечи. Она подняла на него глаза… эти бездонные синие глаза… Он хотел утонуть в них. Навсегда.

– Он воспользовался твоей наивностью. Четвертовать его – самое легкое наказание.

Из горла Энн вырвался испуганный смех.

– О боже, подожди, вот узнаешь конец истории…

Дэниел вскинул брови.

– Я ранила его, – призналась Энн, и он не сразу понял смысл ее слов. – Он подошел ко мне, я попыталась ускользнуть и, кажется, схватила первое, чего коснулась рука. Это оказался нож для разрезания бумаги.

О господи!

– Я пыталась защититься и хотела только замахнуться на него, но он набросился на меня и тогда…

Она содрогнулась, кровь отлила от ее лица.

– Отсюда досюда, – прошептала она. Палец скользнул от виска к подбородку. – Зрелище было жутким. И, конечно, скрыть это было невозможно. Я была погублена, – сказала она, слегка пожав плечами. – И моя репутация тоже. Меня отослали. Велели сменить имя и порвать все связи с семьей.

– И твои родители допустили такое? – недоверчиво уточнил Дэниел.

– Это было единственным способом защитить моих сестер. Никто бы не женился на них, если бы стало известно, что я спала с Джорджем Кервелем. Можешь себе представить? Спала с ним, а потом ранила его ножом!

– Чего я не могу себе представить, так это семью, способную выгнать на улицу дочь.

– Все в порядке, – заверила Энн, хотя оба знали, что это не так. – Мы с сестрой тайно переписывались все это время, так что я не была совсем уж одинока.

– Почтовые дома, – пробормотал он.

Она грустно улыбнулась:

– Я всегда старалась узнать, где они находятся. Казалось более безопасным получать и посылать почту в более анонимном месте.

– Что случилось сегодня вечером? Почему ты ушла на прошлой неделе?

– Когда я ушла из дома…

Она конвульсивно сглотнула, отвернула голову и уставилась в какое-то неопределенное место на полу.

– Он был в ярости. Хотел потащить меня к магистрату и добиться, чтобы меня повесили, или сослали, или бросили в тюрьму, но его отец был очень суров. И напомнил, что, если Джордж устроит этот спектакль, невеста расторгнет с ним помолвку. А она была дочерью виконта. Партия была завидной.

– И свадьба состоялась?

Энн кивнула.

– Но он не отрекся от обета мести. Шрам зажил лучше, чем я ожидала, но все же стянул щеку, и Джордж остался изуродованным навсегда. А раньше он был так красив. Я думала, что он задумал убить меня, но теперь…

– Что? – вскинулся Дэниел, видя, что она не собирается договорить.

– Он хотел порезать мне лицо, – очень тихо объяснила она.

Дэниел злобно выругался. Не важно, что он в обществе леди. Невозможно было сдержать грязное проклятье, слетевшее с его губ.

– Я убью его, – прошипел он.

– Нет! Ни за что! После того что случилось с Хью Прентисом…

– Никто не станет печалиться, если я сотру Кервеля с лица земли! – перебил он. – На этот счет у меня нет причин волноваться.

– Ты не убьешь его, – настоятельно заявила Энн. – Я уже страшно искалечила Джорджа…

– Ты ищешь для него извинений?

– Нет, – ответила Энн с достаточной силой, чтобы ему стало легче. – Но я думаю, он заплатил за то, что сделал со мной той ночью. От этого ему никуда не уйти.

– Он получил по заслугам, – отрезал Дэниел.

– Я хочу, чтобы это кончилось, – твердо сказала она. – Хочу жить, не оглядываясь каждую минуту. Но не желаю мести. Мне она не нужна.

Дэниел подумал, что месть нужна ему, но знал, что решения должна принимать Энн. Он не сразу унял свой гнев, но когда это ему удалось, он наконец спросил:

– Как же он объяснил увечье?

Энн облегченно вздохнула, поняв, что он сменил тему.

– Якобы упал с лошади. Шарлотта писала, что никто этому не поверил, но семья Кервелей в один голос твердила, что он свалился с седла и поранил щеку острым сучком. Вряд ли кто-то заподозрил правду, но уверена, что люди подумали обо мне худшее, когда я исчезла так внезапно. Однако никому в голову не пришло, что это я поранила его.

Дэниел, к собственному удивлению, почувствовал, что улыбается.

– Я рад, что ты это сделала. – Она пораженно уставилась на него. – Но тебе следовало ранить его в другом месте.

Глаза ее расширились. Из горла вырвался невольный смешок.