на мою тревогу. – Даже смертельные раны затянутся. Я разве что буду ненадолго выбит из строя… Вернемся, Ви? Лучше не оставаться на ярмарке. Мастер Эрмин может быть здесь не единственным боевым магом.

*** 54 ***

Потянулись дни. За вторым – третий, а там и четвертый. Похожие один на другой, тревожные и бессмысленные дни.

Герцог Алдон уверил меня, что давно записался на прием к королю, указав причиной аудиенции «личное дело». Назови он мое имя – имя пропавшей и счастливо найденной графини Арчер, – нас вызвали бы во дворец в тот же день и час, но, когда я поделилась соображениями с Яром и Хафизом, оба сказали, что лучше не торопиться.

– На нашей стороне будет эффект неожиданности и растерянный Карл, который не успеет подготовиться к такому повороту судьбы, – рассуждал пожилой джинн.

– И от растерянности прикажет меня добить, – проворчала я.

От одной мысли о будущем визите к Карлу у меня крутило живот.

– Нет, Вивиана. Король сам себя связал общественным мнением – все в столице, до последнего горожанина, знают о несчастной юной наследнице. Вести о твоем чудесном спасении разнесутся очень скоро. Тем более что теперь ты под опекой герцога. Если мы заявимся неожиданно, Карл и Дейтонам не успеет сообщить. Разве они нужны нам на аудиенции?

– Точно нет!

– К тому же, хоть я и подменил кристалл-артефакт, необходимо время, чтобы действие Чистой Слезы на организм закончилось.

Джинны правы: лучше не торопить события, но как же тяжело ждать!

Одно радовало: Яр снова собрал травы для сонного зелья, Хафиз сварил его ночью на кухне, пока слуги спали. Утром я подслушала разговор кухарки с горничной. Бедная женщина была уверена, что в дом являлись неупокоенные души злодеев, мол, в преисподней вечный холод, а они пришли погреться у очага.

Теперь во втором кармане я все время носила плоский стеклянный флакон с темно-коричневой жидкостью. Скорее бы наступил тот час, когда я смогу использовать ее по назначению.

Общество герцога я с трудом выносила. Заносчивый, высокомерный, напыщенный индюк, уверенный в своем уме и привлекательности! Но каждый день, едва заканчивался ужин и герцог просил принести ему еще одну бутылку вина, я, мило улыбаясь, звала «доброго дядюшку» посидеть со мной в гостиной у камина. Я делала это ради Латифы. Я пообещала себе: пока мы не освободим Лайти, жирные пальцы моего «драгоценного» опекуна ее больше не коснутся.

Герцог пил вино – бокал за бокалом. Хмелел, снова трезвел и без устали молол языком, рассказывая, как добывал экспонаты для коллекции. Как подкупал, как обманывал, как ловко обвел вокруг пальца несчастную вдову, отдавшую сокровище за бесценок, и о прочих своих подвигах. Я кивала, поддакивала и улыбалась. Улыбка на моем лице больше напоминала оскал, но герцог был близорук.

– Твоему браслету будет уютно в моей коллекции, – благодушно вещал герцог, откупоривая очередную бутылку вина. – Я подготовил для него отдельную витрину.

– Какая прелесть, дядюшка, – автоматически согласилась я.

Обычно я выбирала один из вариантов ответа, чтобы не слишком вслушиваться в пьяное бормотание: «Какая прелесть!», «О, это замечательно!» и «Как интересно!»

– Ты так хорошо меня понимаешь, моя девочка! – растрогался хозяин дома. – Ни разу еще я не встречал такого неподдельного интереса к моей страсти. Вот что значит – коллекционер коллекционера всегда поймет! Ты просто обязана показать мне все свои браслеты и рассказать о каждом.

– О, это заме…

Нет, эта фразочка не подходит, Ви, взбодрись!

– Когда мое имение вернется ко мне, я обязательно вам все покажу и расскажу!

Выглядеть в моих глазах значимой персоной герцогу нравилось даже больше, чем уводить Латифу в свою спальню. Бедный «дядюшка» был уверен, что я искренне им восхищаюсь.

К счастью, кроме кислых вечеров в гостиной, были еще дни в компании Лайти, Яра и Хафиза.

Латифа никогда не спрашивала, зачем я мучаю себя общением с гадким «дядюшкой»: она, хоть и не говорила прямо, догадалась, что я в меру своих слабых возможностей пытаюсь выручить ее. И расплачивалась чем могла – историями о далекой восточной стране, о свободном и гордом народе, о высоких травах, волнующихся под ветром, будто зеленое море, о быстроногих скакунах. Лайти оказалась отличной рассказчицей.

Я будто бы прожила еще одну жизнь – от момента, когда у маленькой Лайти открылся магический дар и по этому поводу в семье устроили праздник, до часа, когда острый кинжал навсегда остановил ее вольнолюбивое сердце. Я и плакала, и смеялась. И все же в этих историях было больше светлого, чем грустного, даже Яр несколько раз улыбался. А то они на пару начинали вспоминать дни юности.

– Помнишь, львенок, как я учила тебя боевым заклятиям? Ты был такой сильный маг, но совершенный неумеха!

– Кто неумеха? Я? – искренне возмутился Яр. – Да я всегда был умеха!

– Ха! А ну давай, кто быстрее сложит изначальные символы!

Заклинания Яра и Латифы, так же как заклинания наших магов, сплетались из основных жестов. Неопытные маги всегда колдовали руками. Я вспомнила, как мы с Патриком носились друг за другом по лестницам нашего имения, выкручивая пальцы и выкрикивая на все лады: «Замри! Замолкни!»

Предложение Латифы вызвало у Яра снисходительный взгляд умудренного опытом боевого мага.

– Проиграешь, – усмехнулся он.

– Я? Спорим!

Они вытянули вперед кулаки.

– На счет три!

Замелькали пальцы – только и успевай смотреть. Лично я с трудом могла уследить, но Лайти рассмеялась и развела руками:

– Ладно, ты победил, умеха!

– Лайти, научи меня! – попросила я.

Сама не поняла, зачем мне это нужно: магии у меня нет и не предвидится, знания окажутся бесполезны, а потом догадалась:

– Патрику бы это понравилось…

Латифу не пришлось просить дважды: ей нравилось учить, а мне – учиться. Мы весело проводили время за бессмысленными занятиями, в конце концов и Яр не выдержал – присоединился.

– Тяни палец! – в два голоса напоминали они. – Да не безымянный – средний! К запястью! Так-так! Соединяй мизинец и большой!

– У меня сейчас кости треснут! – огрызалась я.

– Тяжело в ученье – легко в бою! – подбадривала меня Лайти.

Самый сладкий и волнительный час суток наступал ночью, когда я отправлялась в спальню. Условие договора не отменить, а значит, Яр, желая того или не желая, обязан меня коснуться. Больше никаких поцелуев, но мы переплетали пальцы, и джинн сидел у моей постели, ожидая, пока я усну. Однажды, почти погрузившись в дрему, я услышала тихую колыбельную на незнакомом, но понятном мне языке.

Пел ли Яр ее специально для меня или вспомнил о погибших сестрах и загрустил?