страну — ради вашего, и моего Дела — больше человек, чем я сам. Возможно, он и сотворил много зла, но я думаю, что среди многих обиталищ, его обитель будет выше всех. Мне будет очень стыдно рассказать ему историю о воре на кресте.

Сердечные, совершенно неожиданные аплодисменты, пронеслись по всей этой переполненной каюте вслед за таким проявлением чувств — довольно необычно для молитвенного собрания. Проповедника звали преподобный Роберт Койер, он из Чикаго.

Вместе с участвовавшими в этом сражении офицерами я полностью обошел это место. Повсюду крутые холмы, глубокие овраги и такой густой лес, что за ним ничего не было видно.

Сообщение о неожиданности было, по существу, неверным. Ни один человек не был заколот штыком ни в своей палатке, ни в каком-либо другом месте — согласно лучшим свидетельствам, которые я мог получить.

Но заявления, которые, как говорят, поступили от Гранта и Шермана, что они могли быть лучше подготовлены, если бы знали, что Борегар замыслил атаку, также не соответствуют действительности. Наши войска стояли на очень неудобных позициях. Полки неопытных и плохо вооруженных находились прямо перед врагом, не было ни пикетов, ни скаутов, как это обычно должно было быть.

Борегар атаковал в воскресенье, сразу после восхода солнца. Мятежники значительно превосходили юнионистов и стремительно заставляли их отступать. Армия Гранта состояла исключительно из жителей Запада. В ней были представители почти каждого графства штатов Огайо, Индиана, Иллинойс и Висконсин.

Плохо экипированные и неуклонно оттесняемые назад, частенько из-за неумелого командования, люди сражались с невиданным упорством. Это была почти рукопашная. Конфедераты и юнионисты, из-за деревьев, в тридцати футах друг от друга, вели жаркий огонь с криками — «Булл-Ран!» и «Донелсон!»

Изрядно потрепанная дивизия Прентисса, в этом густом лесу, было обойдена с флангов прежде, чем ее командир узнал, что поддерживающие силы — МакКлернанда справа от него и Херлбута слева — были отброшены назад. Вестовые, посланные ему этими командирами, погибли. Во время затишья Прентисс курил солдатскую трубку, и только тогда узнал, что противник находится по обе стороны от него и на полмили позади. С остатком своей команды он был взят в плен.

Пробыв в целом в руках мятежников около шести месяцев, он нашел возможность всю силу своего ораторского искусства обратить к их сердцам. Южные газеты возмущенно твердили, что Прентисс — занимавший со своими офицерами целый поезд — обращался со своими юнионистскими речами к толпящимся на перронах прохожим на очень многих железнодорожных станциях Юга. Перевозимый из тюрьмы в тюрьму, генерал из Иллинойса продолжал свои выступления и вместе со своими людьми пел «Усыпанный звездами флаг» до тех пор, пока его не обменяли. И только тогда мятежники облегченно вздохнули.

Во время всей битвы Грант постоянно разъезжал вдоль линии фронта, куря свою неизменную сигару, спокойный и в прекрасном настроении. Вокруг него гибли лошади и солдаты, но сам он не получил ни царапины. На этом густо поросшем лесом участке никто не знал об общем состоянии битвы. Грант отдал несколько приказов, в которых просто просил своих генералов сделать все возможное.

Шерману множество раз исключительно везло. Пуля, пролетев в двух дюймах от его пальцев, перерезала один из ремней уздечки. Раз наклонившись, пуля пробила верхнюю часть его шляпы и вышла через ее заднюю часть. Его отделанный металлом плечевой ремень отбросил еще одну пулю, а третья пролетела сквозь ладонь. Под ним погибли три лошади. Он был настоящим героем дня. Его славили за талант и доблесть. После этой битвы он стал генерал-майором. Его официальный рапорт являлся самым ясным, ярким и увлекательным описанием этого столкновения.

Пять пуль вонзились в мундир штабного офицера МакКлернанда, но до кожи не дошли. Пуля выбила два передних зуба одного рядового из 17-го Иллинойского пехотного, но на этом все и закончилось. Ружейная пуля поразила голову солдата из 1-го Миссурийского артиллерийского и вышла из нее чуть выше уха, но он остался жив. Доктор Корнин из Сент-Луиса рассказывал мне, что он извлек пулю из мозга одного солдата, который по прошествии трех дней, храня ее в своем кармане, продолжил службу.

Несколько позже, во время битвы при Фредериксберге, капитан Ричард Кросс из 5-го Нью-Хэмпширского пехотного, заметил, что у одного из его людей часть черепа была срезана осколком снаряда, кость встала вертикально, и сверху мозг его был открыт. Кросс опустил этот кусок вниз, закрыв череп, словно чайник крышкой, обвязал его голову платком, а затем отправил раненого солдата в тыл — в конечном итоге, он выздоровел. Но армейские хирурги были твердо уверены, что подобные раны совершенно неизлечимы и являются смертельными.

У Шайло, бригадный генерал Томас У. Суини, потерявший руку в Мексиканской войне, получил пулю Минье в оставшуюся, а кроме того, еще и в ногу, в то время как его лошадь погибла от семи пуль. Едва сохраняя сознание от потери крови, будучи с помощью товарищей посажен на другую лошадь, он оставался на поле до конца дня. О его хладнокровии и невероятном везении легенды ходили по всей армии.

Однажды во время битвы он не смог определить, была ли батарея, чьи люди были одеты в синее, принадлежавшей мятежникам или федералам. Покинув свой штаб, Суини изящным галопом поскакал прямо к ней, но подъехав к ней на револьверный выстрела, увидел, что ей владеют конфедераты. Он описал полукруг и так же изящно вернулся обратно. Никто в него не выстрелил — настолько высоко конфедераты оценили его дерзость. Позднее я познакомился с одним из них, и он очень красочно описал впечатление, которое на них произвела храбрость Суини.

Стойкость и решимость солдат Гранта в течение этого долгого апрельского воскресенья, возможно, не имеет аналогов за все время войны. По ночам ротами командовали сержанты, полками — лейтенанты, а бригадами — майоры. Некоторые полки не насчитывали и половины своего состава — они были ранены или убиты, а от некоторых дивизий осталось только две трети от числа тех, кто пошел в первый бой.

Я еще никогда не видел другого такого места, где состоялось столь кровавое событие — холмы и овраги Шайло, сплошь поросшие густым лесом -

«Изрезанные и начиненные сталью»[117].

На одном из стволов я насчитал 60 пулевых отверстий, на другом — более девяноста следов от пуль — от земли и на 10 футов вверх. Иногда, и на участке в несколько ярдов, среди ветвей густого кустарника, трудно было найти веточку толщиной более чем с палец, которая бы уцелела от пули.

Мой друг считал