– Ну, ради такого случая – чтобы благодарная публика увидела и прочла новое творение выдающегося поэта современности – можно, в порядке исключения, вас и к интернету, и к соцсетям возвратить, только скажите.

– Не пишется мне в неволе. Муза не посещает.

– Да? Муза манкирует? Это если фигурально выражаться, да? Зато другая вдохновительница, во плоти, у вас бывает, не правда ли? Кристину Красавину имею в виду. Трижды вас посетила. То есть, формально говоря, налицо нарушение условий домашнего ареста. Будьте осторожны, дорогой Юрий Петрович, правоохранительные органы могут придраться и, как следствие, заменить вам степень ограничения свободы на более строгую… Поэтому вы бы лучше не теряли времени зря, а писали… Как пел ваш коллега Булат Шалвович: «Не оставляйте стараний, маэстро…»[38]

После разговора осталось гадкое чувство. Игорь Борисович совершенно явно шантажировал и добивался своего. Понятно – чего. Хотел, чтобы из-под пера Богоявленского вышли восхваления нынешним властям, существующим порядкам и скрепам.

«Никогда дружба поэта с правоохранительными органами добром не заканчивалась, – думал он. – Когда поэт с властями дружить начинает, сие означает его смерть. Владимир Владимирович тому пример. А больше в нашей истории подобных и нет, разве уж совсем вурдалаки и графоманы в услужение чекистам шли и идут…»

«Ведь это целиком моя придумка: зря я, наверное, в набросках своего романа допустил, что Александр свет Сергеевич выполнял контрразведывательное задание генерала Милорадовича. На самом деле страшно далеко было «солнце русской поэзии» от спецслужб. И, может быть, кстати – парадоксальным образом! – только благодаря этому он и стансы царю сочинил, и «Клеветникам России». Потому что в тот раз, как всегда, от сердца писал, а не по заданию партии и правительства».

Подспудно – времени было много – он размышлял о случившихся убийствах. Прикидывал, как и что. Анализировал.

Хорошие рифмы и образы, бывало, ему являлись во сне – как тому же Маяковскому, который записал однажды в полудреме на папиросной пачке: «Единственную ногу». (Потом это превратилось в гениальное: «Тело твое я буду беречь и любить, как солдат, обрубленный войною, ненужный, ничей, бережет свою единственную ногу»[39].)

Вот и в этот раз с Богоявленским такое случилось – хоть и к стихам отношения не имело. Однажды среди сна вдруг снизошло на него озарение. Точнее: бывают такие моменты между засыпанием и бодрствованием, когда находишься в полузабытьи, и вроде не спишь, но и не пробудился. Балансируешь на тонкой досочке между дремой и явью. То в одну сторону, в забытье провалишься, то в реальность снова возвратишься.

И привиделись тут ему двое: Грузинцев и его жена. Будто сидят они рядом с ним за столом, молодые, красивые. И рассказывают, как дело было.

И вот тут все выступы легли в пазы, картонки пазла угнездились на своих местах, и стала видна вся картинка.

Боясь, что заспит, забудет, он спросонья записал только одно имя – нет, не на сигаретной пачке, курить он давно бросил, – а на желтой клеевой бумажке, которую обычно на подобный случай клал вместе с карандашом в прикроватную тумбочку.

Следующим вечером приезжала Кристина. После ужина, который он приготовил и даже постарался сделать изысканным, он попросил ее отключить телефон и вынуть батарейку. То же самое проделал со своим планшетом. Унес их в соседнюю комнату, накрыл для верности подушкой – кто его знает, какие нынче у спецслужб возможности подслушивать.

Только после этого рассказал: и о телефонном звонке Игоря Борисовича, и о том, что он догадался, кто убийца.

И – изложил свой план.

А она ему в ответ сразу, не раздумывая, выдала свой. Причем диаметрально противоположный. Видимо, давно вынашивала, собиралась поведать.

Потом они посидели, порядили и, по настоянию поэта, приняли в итоге микст, комбинацию двух тактик.

* * *

Олигархиня Колонкова после той встречи в ее квартире на Спиридоновке больше на горизонте не появлялась. То ли охладела к идее о собственной книжке, то ли глубоко переживала гибель дочери, то ли считала Богоявленского в чем-то виноватым.

Он позвонил ей сам и долго ждал, чтоб ответила.

Наконец она откликнулась.

– Елизавета Васильевна, мне срочно и непременно надо с вами поговорить. Об убийствах вашего зятя и дочери. Так как я под домашним арестом, приезжайте, пожалуйста, ко мне. В любое удобное для вас время.

Они договорились на завтра на семь вечера – очень скоро для столь занятой особы. Значит, одной из самых богатых женщин страны стало любопытно, что он хочет ей поведать.

В назначенный срок Колонкова появилась на пороге, но не одна. Вместе с ней пожаловала ее старшая внучка – Лиза-младшая. Подобного поворота поэт не ожидал. Сохраняя гостеприимную мину, он пропустил обеих благородных дам в крошечную прихожую. Конечно, квартира его была далеко не столь роскошная, как обиталище богатейки, но стыдиться ему нечего. Он пригласил бабушку и внучку пройти в гостиную.

Там он заранее сервировал чай на две персоны – но теперь сбегал на кухню, принес еще одну чашку и десертную тарелку. Потом – разогретый заварочный чайник.

– О, зефирчик! – непосредственно воскликнула девочка, оглядев стол. – Обожаю зефир!

– Лиза! – строго заметила бабушка. – Помни, что сказала Юлия Геннадьевна: не налегать на сладкое. – И пояснила поэту: – Мы танцами занимаемся.

– От одной штучки ничего не случится.

– Вы нас извините, Юрий Петрович, что приехали вместе… – начала Колонкова. Девочка ее перебила:

– Это я, я уговорила бабушку, чтобы она взяла меня с собой! Мне так нравятся ваши стихи, Юрий Петрович! Я восхищаюсь вами!

– Да, но я собирался поговорить с вашей бабушкой о вещах, которые совершенно не предназначены для детских ушей.

– Ничего! Я уйду в другую комнату. Здесь же есть еще хотя бы одна комната? Или, на худой конец, кухня? Я надену наушники и буду слушать музыку. И еще читать – вы же мне дадите какой-нибудь сборник ваших стихов? Лучшее, избранное?

– Договорились.

Богоявленский разлил чай.

– А о чем вы собираетесь говорить? – полюбопытствовала Лиза-старшая.

Поэт бухнул без обиняков:

– Я хотел вам рассказать, кто убил вашего зятя и дочку.

– Как интересно! – округлила глаза девочка. Скулы ее между тем почему-то покраснели, а к глазам подступили слезы.

– И у вас есть доказательства? – вопросила Колонкова. – Или только догадки?

– Догадки. Но они более чем весомые.

– Кто же, кто же, кто же? – подалась вперед Лиза-младшая. – Скажите, скажите! Нам так интересно. Ну, кто?