Но тогда при чем тут Катберт Шеридан? Простая ненависть, потому что он тоже против того, чтобы дать женщинам больше власти и влияния в правительственных органах, возможно, и в законодательных, в медицине и в других областях? Прошло всего двенадцать лет с тех пор, как в медицинские школы стали принимать женщин, шесть с тех пор, как замужние женщины получили право владеть и управлять своей собственностью, и четыре с тех пор, как по закону они перестали быть движимым имуществом своего мужа.

Но разве здравомыслящая женщина стала бы убивать тех, кто был против этих перемен? Тогда пришлось бы убивать десятками! Бессмыслица какая-то. А должен ли он искать смысл в этих трех смертях?

Наконец Томас согрелся, его стало клонить в сон, однако ни к каким выводам он не пришел и в таком настроении отправился спать.

Утром он ушел рано, не рассказав Шарлотте практически ничего, кроме того, что на мосту был обнаружен Шеридан, что население в ужасе и уже близко к панике.

— Но это точно не дело рук Флоренс Айвори, — сказала она, когда он закончил. — Ведь этого она не убивала?

Томасу хотелось ответить, что, естественно, нет, что третье убийство все меняет. Но он так не ответил. Столь жгучая обида на несправедливость не ограничивается рамками разума и даже чувством самосохранения. Здравым смыслом тут ничего не измеришь.

— Томас?

— Да. — Он встал и потянулся за пальто. — Сожалею, но она вполне могла убить.

Мика Драммонд уже был в своем кабинете, и Питт сразу пошел к нему. На письменном столе лежала стопка утренних газет, и на первой бросался в глаза черный заголовок; «Третье убийство на Вестминстерском мосту», а под ним буквами помельче: «Еще один депутат парламента зарезан в полумиле от палаты общин».

— Все остальное в том же духе или того хуже, уныло сказал Драммонд. — Ройс прав: у людей начинается паника. Министр внутренних дел уже послал за мной — одному Господу известно, что я могу сказать ему. Что у нас есть? Есть хоть что-то?

— Вдова Шеридана знакома с миссис Айвори и Африкой Дауэлл, — ответил Питт. — Она член местного отделения организации суфражисток, а ее муж категорически возражал против этого.

Драммонд некоторое время сидел не двигаясь.

— Ага, — наконец произнес он без тени уверенности. — Вы думаете, это имеет какое-то отношение к делу? Заговор суфражисток?

В такой формулировке версия звучала абсурдно, но Питт все не мог забыть, каким негодованием пылала Флоренс Айвори, страдая от раны, которая ожесточила ее, но не зарубцевалась. Ни страх, ни общепринятые нормы, ни риск, ни сомнения или убеждения других людей — ничто не остановило бы ее. Томас был уверен: она способна на убийство как эмоционально, так и физически — правда, с помощью Африки Дауэлл.

А вот помогла бы ей Африка? Инспектор считал, что да. Она молода и полна идеализма, бушующие в ней эмоции подталкивают ее к тому, чтобы исправить зло, причиненное Флоренс и ее ребенку. У нее видение справедливости такое же, как у мечтателя или революционера.

— Питт? — ворвался в его размышления голос Драммонда.

— Нет, не совсем, — ответил он, взвешивая каждое слово. — Если только двух человек можно назвать группой заговорщиков. Тут дело в череде обстоятельств…

— Каких обстоятельств? — Драммонд тоже начинал видеть первые очертания версии, но для него оставалось много неясного. Он не встречался с людьми и поэтому не мог о них судить; к тому же он всегда помнил о заголовках в газетах, о мрачных и испуганных лицах чиновников в департаментах, которые несли ответственность за спокойствие на улицах города и, в свою очередь, перекладывали ее на него. Шеф не боялся — он был не из тех, кто шарахается от трудностей или моральных обязательств или обвиняет других в собственной беспомощности. Не стремился он и приуменьшить серьезность ситуации. — Ради бога, Питт, я должен знать, что вы думаете!

Томас был честен.

— Я боюсь, что это сделала Флоренс Айвори с помощью Африки Дауэлл. Я думаю, что у нее хватило бы ярости и убежденности совершить убийства. Мотив у нее был, и она вполне могла перепутать Гамильтона с Этериджем. Но зачем она убила Шеридана — этого я не понимаю. Получается, что она еще более жестока, чем мне показалось. Я не вижу повода. Естественно, Шеридана мог убить и кто-то другой — какой-нибудь его враг, который решил воспользоваться ситуацией.

— И вы в некоторой степени сочувствуете миссис Айвори, — предположил Драммонд, пристально глядя на Питта.

— Да, — не стал отрицать Томас. Ведь это было правдой — ему нравилась Флоренс Айвори, и он остро чувствовал ее боль, возможно, даже слишком остро, представляя своих детей. Но сейчас не первый случай, когда он симпатизирует убийце. А вот мелких греховодников, лицемеров и фарисеев, тех, кто подпитывался унижением и болью других, он на дух не переносил. — Но также не исключаю возможность того, что мы не приблизились к ответу; что есть нечто, чего мы пока не понимаем.

— Политический заговор?

— Вероятно. — Однако Питт сомневался в этом. Если это и заговор, то какой-то чудовищный, с примесью безумия.

Драммонд встал, подошел к огню и потер руки, словно замерз, хотя в кабинете было довольно тепло.

— Питт, мы обязаны раскрыть это дело, — уверенно произнес он, поворачиваясь к инспектору, и на мгновение между ними словно исчезла разница в чине. — Я подрядил всех, кого смог, на поиски сведений о политических оппозиционерах, неореволюционерах, радикальных социалистах или активистах, борющихся за ирландский гомруль, или за валлийский гомруль, или за другие реформы, получившие поддержку страстных сторонников. Вы же сосредоточьтесь на личных мотивах: алчность, ненависть, месть, похоть, шантаж… в общем, на том, что может побудить одного человека — мужчину или женщину — убить другого. В этом деле достаточно женщин со средствами, они вполне могли нанять кого-то, чтобы совершить то, что им не по силам или на что они не отважились бы.

— Я повнимательнее присмотрюсь к Джеймсу Карфаксу, — медленно проговорил Питт. — И покопаюсь в личной жизни Этериджа. Хотя вариант со взбешенным мужем или любовником кажется мне маловероятным — для всех трех убийств!

— Если честно, то ничто не кажется вероятным, кроме изворотливого и хитрого маньяка, который люто ненавидит депутатов парламента и живет к югу от реки, — с мрачной усмешкой сказал Драммонд. — Мы удвоили полицейские патрули в этом районе. Все депутаты оповещены — я очень удивлюсь, если кому-нибудь из них вздумается прогуляться по мосту. — Он поправил галстук и одернул сюртук Его лицо стало строгим и серьезным. — Что ж, мне пора ехать к министру. — Он подошел к двери и обернулся. — Когда мы раскроем это дело, вы, Питт, можете рассчитывать на повышение — вы уже засиделись в своем звании. Я сам позабочусь об этом, даю вам слово. Я бы и сейчас представил вас, но вы нужны мне на «земле», пока все не закончится. Вы заслуживаете повышения больше, чем кто-либо еще, и это будет означать и повышение в окладе. — С этими словами шеф вышел из кабинета и закрыл за собой дверь, оставив Питта, удивленного и смущенного, стоять у огня.