– Сева, да ты чего? Мы втроем потом у меня дома сидели… Мы английскую партию разыграли… Пили виски.

– Пашенька, успокойся. Я понимаю, что у тебя сейчас стрессовое состояние, но тебе надо отдохнуть, а лучше приходи ко мне в клинику… Давай я вечерком подскочу к тебе, ты где сейчас обитаешь?

– Сева!

– Прости, дорогой, у меня прием идет. Я вообще на звонки в такие часы не отвечаю, тебе еще повезло. Но я рад тебя слышать, ведь сколько лет ты обо мне не вспоминал. Все, прости, но я отключаю аппарат…

– Мы еще виски пили «Ханки Баннистер», – попытался напомнить Павел.

– Какой еще виски? И какой «Мартель»? Я вообще не пьющий: мне по здоровью нельзя. Я на собственной свадьбе полбокальчика шампанского махнул, а потом всю брачную ночь обнимался не с невестой, а с унитазом. Прости, но мне работать надо.

Павел послушал гудки, посмотрел на Гончарова.

– Зачем они все врут?

– А зачем им вообще врать? – ответил ему Егоров. – Зачем кому-то вас оговаривать? Я же не просто так к вам заехал. До того встречался и со вдовой Звягинцева, и с его дочерью. Обе они отзываются о вас в высшей степени положительно. Елена Ивановна до сих пор считает вас своим зятем… – Егоров понял, что сказал чушь, и попытался как-то исправить свою оплошность: – Не зятем, конечно, но очень близким семье человеком. А Светлана Николаевна сказала, что после того, как вы… Впрочем, это ваши личные дела…

Подполковник юстиции покосился на Гончарова, а потом повернулся к нему всем телом. И произнес с торжествующим видом:

– Ну что, Пинкертон? Или, лучше сказать, бесполезный инспектор Лейстред, убедился? Как веревочке ни виться! Так что, Павел Валентинович, собирайтесь.

– С начальством свяжись! – посоветовал Гончаров.

– Уже связывался, – улыбнулся подполковник юстиции, – я теперь сообщу вам самое главное. Все улики сложились в логическую цепочку: перстень, беспилотники, ваша связь с убитым казахом…

– Какая связь? – удивился Павел.

– Ну уж не знаю, – усмехнулся Егоров, – но вас опознал охранник из ломбарда – того самого, который действовал без лицензии и теперь закрыт. Охранник сказал, что вы приходили к ним, интересовались ценами на польские ордена, сказали, что вы якобы уголовный авторитет, работаете на пару с Олжасом.

– Приходил, – признался Ипатьев, – потом сообщил об этом ломбарде майору полиции Гончарову, но разговоры там были совсем другие. Если…

– С этим мы разберемся, – не дал ему договорить следователь, – но вы ведь еще интересовались дронами. Мы проверили, вы уж извините, все ваши поисковые запросы в интернете. Так вот некоторое время назад вы интересовались их устройством, правилами эксплуатации, ценами…

– Ну и что с этого? Недавно я интересовался нижними границами космоса, но это не значит, что я туда собираюсь.

– Не знаю, куда вы собираетесь, – улыбнулся Егоров, – но мы можем отправить вас в другое место и надолго, потому что перстень, который, по вашим же словам, мог принадлежать заказчику убийства Звягинцева или самому убийце, принадлежит вам. Совсем недавно вы утверждали, что не знаете, как он оказался в вашей квартире, а следствию стало известно, что он принадлежит вам давно и был подарен лет десять назад самим покойным… В смысле самим Звягинцевым, когда он был еще жив. Можете не отпираться: есть свидетель, есть снимки, на которых вы молодой, веселый и жизнерадостный с этим перстнем на пальце. Что скажете на это?

Павел сделал глубокий вдох, потом резко выдохнул. Но не спешил оправдываться. Он только сейчас вспомнил, как все было.

– Ну что, нечего сказать? – съехидничал подполковник юстиции.

– Я просто забыл, – начал объяснять Павел, – действительно, когда-то Николай Петрович решил мне подарить какой-то перстень, попросил примерить. Я стоял рядом со своей женой, и он в этот момент сфотографировал нас на свой телефон. После чего я вернул ему подарок, сказав, что он мне велик, кроме того, я не ношу ни перстней, ни цепочек, ни браслетов. И вообще, как я могу появиться на экране телевизоров в образе борца за справедливость с перстнем, украшенным крупным рубином и бриллиантами. Мне тогда никто не сказал, что это не рубин, а гранат. Николай Петрович молча забрал перстень и не стал настаивать. А сейчас…

– Ваша жена говорила то же самое. Только она не вспомнила, как вы возвращали такой дорогой подарок. Наоборот, вы долго благодарили Николая Петровича и любовались перстнем. А теперь он нашелся в вашем доме – главная улика.

– Косвенная улика, – наконец вступил в разговор Гончаров, – так же как запросы в поисковике и показания охранника из незаконного ломбарда. С этим даже задержать нельзя…

– Задержать я всегда могу, – возразил подполковник юстиции и посмотрел на Ипатьева, словно ожидая, что тот вскочит, начнет оправдываться. Однако Павел вместо этого взял телефон и набрал номер, включив аппарат на громкую связь.

– Слушаю вас, Павел Валентинович, – ответил ему мужской голос.

– Иван Васильевич, – изображая недоумение, обратился к начальнику городского Следственного комитета Ипатьев, – вы мне обещали помощь и содействие в расследовании убийства моих мамы и бабушки, и у меня в квартире сейчас, очевидно, по этой причине находится ваш подчиненный – подполковник юстиции Егоров. Так вот у нас с ним недопонимание возникло: Борис Ильич объявил мне о содержании девяносто первой статьи УПК, очевидно собираясь меня задержать без всяких на то оснований… То есть на основании того, что он обнаружил у меня дома перстень моего тестя…

– Передайте ему трубочку, – попросил руководитель Главного следственного комитета.

Ипатьев протянул аппарат Егорову, и тот взял трубку осторожно двумя пальцами.

– Слушаю вас, товарищ генерал-майор юстиции.

– Давай-ка ноги в руки и возвращайся в свой кабинет. Но по дороге заскочи ко мне.

– Есть! – звонко отозвался Егоров.

Подождал, рассчитывая на то, что начальство отдаст еще какое-нибудь приказание, а потом передал трубку Павлу.

– Ну, все? – поинтересовался Иван Васильевич.

На этом все закончилось, но за этот короткий период, пока Павел отвечал руководителю городского управления, подполковник юстиции Егоров исчез. А следом тихо ушли и понятые, простоявшие все это время в коридоре.

Ипатьев опустился в кресло и задумался. Сосед намекнул на его усталость или болезнь. Все, конечно, возможно, но с кем-то ведь Павел играл в шахматы, причем классический дебют предложил именно соперник, разбирающийся в шахматной теории. Именно соперник, потому что Ипатьев не любил открытые партии. Сохранилась бутылка виски, которую сам Павел никогда бы не купил – то есть не стал бы тратить на нее уйму денег. И пустая бутылка вчерашнего французского коньяка до сих пор стоит под кухонным столом. Всеволод был в его квартире. И