Снаружи хирург наставлял своих подопечных перед отправкой за дневным рационом питания и воды для лазарета. Когда Катон с ним поравнялся, эскулап поднял бровь:

— Ну как, господин, полегчало?

— Полегчало? — иронично переспросил Катон. — Да уж куда там. Это ж рана от меча, а не от чиха.

— И все же согласитесь, — заметил грек, — эта женщина как никто умеет отвлечь мысли от боли.

— Вот уж точно, — усмехнулся Катон. — Я бежал от нее, не помня себя.

— Я не это имел в виду, — сконфуженно пытался пояснить хирург.

Но Катон уже шел дальше, хмуро обдумывая перспективу совместного заточения в цитадели с этой занозистой гордячкой — дочерью римского аристократа. И словно мало одного ее зазнайства, так ведь она еще и внешностью наделена такой, какая способна отвлечь от службы офицеров и прозябающих в цитадели вельможных персон. Эта мысль явилась как-то невзначай, и после минутного ее обдумывания Катон неохотно вынужден был признать, что дочка посланника весьма недурна собой, а если совсем уж точно, то красива.

«Красива», — язвительно хмыкнул он сам себе. Ну и что с того? Какая разница, как она выглядит. В лучшем случае это раздражает или отвлекает. А в худшем? В груди как будто полыхнуло, на что Катон, сердито ткнув себя кулаком в бедро, зашагал на поиски посланника.

Луций Семпроний поднял глаза на двоих офицеров, что входили сейчас в небольшую зальцу, выделенную ему распорядителем правителя Пальмиры. Хотя посланник императора Клавдия заслуживал определенно большего, общая скученность и нехватка места в цитадели заставляла довольствоваться малым: тут, как говорится, не до дворцовых этикетов. Небольшой штат канцелярии посланника ютился в коридоре, который служил ей разом и присутственным местом, и триклинием, и опочивальней. Проходя вместе с Катоном мимо молодых римских аристократов, что сейчас теснились с писцами и секретарями за скудной трапезой, Макрон не без злорадства улыбнулся. Так-то. Пускай золотая эта молодежь на своей шкуре испытает, что значат лихие времена; может, обернется пользой, когда эти юноши дослужатся до больших имперских чинов. Это, понятно, в том случае (тут улыбка сошла у префекта с лица), если они переживут осаду.

Приблизившись к Семпронию, оба офицера дружно вытянулись в салюте.

— Господин посланник! Старший префект Макрон и префект Катон приветствуют вас!

Семпроний с учтивым кивком указал на два складных стула перед своим столом.

— У вас усталый вид, друзья мои. Что неудивительно, учитывая все, через что вам пришлось пройти за истекшие дни, а также ночи. — Он с улыбкой посмотрел на Катона. — Благодарю вас обоих. Прибытие вашей колонны вдохнуло в правителя и его сторонников новую надежду. Я очень беспокоился, что защитники цитадели сдадутся до вашего прихода. Теперь же они видят, что Рим не бросает своих друзей. Тем не менее, — Семпроний, сделав паузу, заговорил тише, — прибытие с вами князя Балта можно назвать, э-э, радостью достаточно сомнительной. Дело в том, что в любимых сыновьях он у правителя явно не ходит. Эта честь отводится князю Артаксу.

— Артаксу? — изумленно воззрился Макрон. — Этому изменнику, который с потрохами продался парфянам?

— Представьте, именно ему, — кивнул Семпроний. — Вабат в этом юном негодяе души не чает. Вы не поверите: он закрывал глаза на все его проделки, и когда еще за несколько месяцев до мятежа дворцовый распорядитель донес до него весть об измене, правитель на него накричал, швырнул себе под ноги дощечки с доносами и отказался даже верить — не то что действовать против Артакса. Мало того: даже когда мятеж уже разгорелся, правитель так и не поверил, что за всем этим стоит его любимчик Артакс. Вы представляете? — Семпроний устало покачал головой. — Воистину, некоторые отцы горят к своим чадам слепой любовью. Чего, кстати, насчет Вабата однозначно утверждать нельзя. Скажем, старший сын, Амет, его расположением отнюдь не пользуется. В чем я правителя, собственно, не виню. Амет — бездарность. Глуп непроходимо и легко поддается на уговоры. Всю свою жизнь только и отстаивает с пеной у рта то, что ему в ослиные уши нашептали очередные доброхоты-советчики. Вообще правитель его терпит и даже по-своему любит, но давно уже расстался с мыслью, что из него выйдет достойный преемник. То же самое и в отношении князя Балта. Во всяком случае, так обстояло дело до мятежа. И вот теперь, когда змееныш Артакс показал свою истинную сущность, правитель вынужден пересмотреть выбор назначенного преемника. — Семпроний подался к офицерам чуть ближе. — А каково ваше впечатление о князе Балте?

Макрон неловко поерзал и, переборов в себе желание обменяться взглядом с Катоном, ответил:

— Воин он, казни его боги, превосходный. Именно такой, какой правителю сейчас просто необходим.

— Что ж, отрадно слышать, — Семпроний со вздохом откинулся в кресле. — С ним лично я не знаком. А из разговоров у меня сложилось впечатление, что этот Балт не более чем хмельной повеса. Мот без всякого чувства меры и долга. Надеюсь лишь, что он нечто большее, чем просто лихой рубака.

— Уверяю вас, что это так, и даже более, — напряженно выговорил Макрон. — У князя есть далеко идущие устремления, господин посланник.

— Вот как? В каком смысле?

— Он метит стать правителем после Вабата. Как только Рим убедит старика отречься от престола с подавлением мятежа.

— Ого, — на губах посланника задрожала ироническая усмешка. — Он уже и это себе наметил, как бы в порядке вещей?

На этот раз Макрон, прежде чем ответить, на Катона все-таки взглянул.

— Тут и не только это, господин посланник.

— А что еще?

— Я, в некотором смысле, заключил с князем Балтом что-то вроде соглашения. Сделки.

— Сделки?

— Точно так, господин посланник. Я сказал, что попробую за него похлопотать, когда мы доберемся до места — то есть сюда, господин посланник. Нам нужна была его помощь. Без Балта мы бы сюда никак не добрались. Мы обязаны ему в прямом смысле жизнью.

— Ах вон оно что. Понятно. — Семпроний утомленно потер лицо. — А вам тогда не показалось, что его положение ничуть не менее подвешенное, чем ваше?

— Нам? — Макрон насупленно покосился на Катона, в то время как посланник продолжал:

— В тот момент как вспыхнуло восстание, нашему замечательному князю Балту, вероятно, и впрямь не терпелось быть рядом со стариком отцом, чтобы успешнее с ним поторговаться, сыграв на его беспомощности. Незадача лишь в том, что к нему не было никакой возможности прорваться. А тут ему попадаетесь вы — тоже в незавидном положении, — и он видит в этом свой шанс. Он предлагает вам сделку, за которую вы поспешно хватаетесь. Что же вы ему там наобещали, а, префект Катон?

Катон виновато встрепенулся. Пока диалог с посланником поддерживал Макрон, веки у молодого префекта неодолимо тяжелели; он бы и впрямь заснул, если б не внезапный оклик Семпрония. Катон, сглотнув, спешно собрал рассеянные мысли.