глаза рукой, чем вызвал громкий смех Дэррила и Ванессы, кружившихся по кухне под звон кастрюль, тарелок, стаканов и кружек.

— Я же говорил, проснется на запах, — захохотал Дэррил. — У него вместо мозгов желудок.

Ван хихикнула:

— А я-то думала, у парней мыслительные центры находятся дюймов на шесть ниже.

Они поцеловались. Неужели мы с Энджи выглядим так же тошнотворно? Наверное, да.

— Ребят, — сказал я. — Я очень, очень благодарен вам за помощь, но остаться на завтрак не могу. И так уже опоздал…

— На работу, — закончил за меня Дэррил. — Знаю, знаю. Потому и позвонил твоей маме, а она позвонила твоему боссу и предупредила, что ты плохо себя чувствуешь и с утра поработаешь из дома, а после обеда постараешься явиться. Так что, братан, ты под прикрытием. Садись и ешь.

Вот они, настоящие друзья! Я потянул носом — на плите начала булькать гейзерная кофеварка. Эти штуковины — не самый плохой способ приготовить кофе, но с ними надо правильно обращаться. По сути, они представляют собой двухэтажные кастрюльки. Нижнюю часть наполняют водой, в верхнюю насыпают кофе и ставят на огонь. Вода нагревается, расширяется, давление проталкивает ее сквозь слой кофе в верхнюю половину. Но у гейзерных кофеварок есть склонность разогреваться слишком сильно, и перегретая вода экстрагирует из кофе все худшие, самые горькие кислоты. В итоге вы получаете чашку крепкого отвратительного кофе, который надо сдабривать галлоном молока или килограммом сахара.

— Дай-ка сюда. — Я притушил огонь, взял кухонное полотенце и смочил под холодным краном, а потом обмотал им кофеварку, остужая воду и прекращая экстракцию. Досчитал до трех, потом отвинтил верхнюю секцию. В идеале надо охлаждать кофеварку еще быстрее, но от резкого перепада температур она может лопнуть. Я выяснил это опытным путем на собственной шкуре — эксперимент с применением кофеварки и миски ледяной воды закончился генеральной уборкой, затянувшейся на целый день. Чугунная кастрюлька разлетелась вдребезги, хорошо хоть рука осталась цела.

— Маркус, — укоризненно сказал Дэррил. — Это всего лишь кофе.

— Вот именно, — подтвердил я. — Это всего лишь кофе. А ты что хотел сказать?

Я потянулся к буфету за кофейными чашечками, которые много лет назад подарил Дэррилу на Рождество. Автоматически вспомнил, в каком из кухонных шкафов они хранятся. Выудил три чашки и разлил кофе. Попробовал. Не так уж плохо. Почти что хорошо.

Дэррил отпил из другой чашки и кивнул:

— Хорошо. У меня так не получается.

Ванесса тоже пригубила.

— Дэррил, это потрясающе. Отдай должное нашему гостю, он это заслужил.

Дэррил отвесил мне театральный поклон:

— Сэр, ваша осведомленность в области кофейных дел поразила мое воображение. Прошу, водрузи же свой зад в сие кресло, дабы я мог угостить тебя наилучшим зажаренным провиантом.

Ван наградила его шлепком, я уселся, и передо мной появились тарелка, нож, вилка и соус табаско — он напомнил об Энджи, и кольнуло сердце. Стояла даже баночка поливитамина.

Дэррил и Ван тоже сели, и мы быстро покончили с едой. Потом я помыл посуду, Дэррил нашел и включил музыку, а Ван ушла в душ и вернулась с полотенцем на голове, в коротенькой юбке и длинной просторной хлопковой блузе длиной чуть ли не до края юбки. Выглядела она потрясающе, и я невольно засмотрелся на нее пристальнее, чем позволяли приличия. Она перехватила мой взгляд, загадочно хмыкнула, и я отвел глаза.

— Ну как, готов рассказать, что случилось? — спросил Дэррил.

— Не совсем, — честно ответил я. — Но рассказать все-таки надо.

* * *

И я изложил все опять. Днем, на сытый желудок, это далось гораздо проще — я словно пересказывал сюжет боевика, а не историю, случившуюся со мной. Поймал себя на том, что заостряю внимание на подмеченных странных деталях, например на горячей приверженности ЗИЗовцев к тактическим гаджетам. Ван реагировала взрывами хохота, и от этого вся история зазвучала спокойнее, стала казаться уютной стародавней сказкой, а не нависшим над головой дамокловым мечом. Дэррил и Ван уже знали про «ЗИЗ» и не нуждались в подробных объяснениях, поэтому я смог сразу перейти к той части нашего разговора с Энджи, когда она обозвала меня трусом и подонком за то, что я отказался рисковать жизнью. Так, по крайней мере, это прозвучало в моих устах.

Они сочувственно кивали, и от этого мне стало вроде бы легче, но на самом деле гораздо тяжелее. Словно я возвел себя на пьедестал героя, хотя вел себя совсем не героически.

— Боже мой, Маркус, ну и досталось же тебе, — выдавила Ванесса.

— Что думаешь делать дальше? — поинтересовался Дэррил.

Ван бросила на него нетерпеливый взгляд.

— А как ты считаешь? Бросит всю эту затею и уйдет. И правильно сделает. Для него это очень опасно.

Дэррил выпустил ее руку.

— Нет, он так не сможет. Во-первых, в это дело вовлечены и другие. Даже если он уйдет, они останутся.

Ван скрестила руки на груди:

— Если Маркус скажет, что работа прекращается, Джолу так и сделает. Вот и весь сказ.

Потрясающе. Из милой воркующей парочки они вмиг превратились в заклятых врагов. Глядя на них, я понял, что, во-первых, ругаюсь с Энджи довольно редко, а во-вторых, очень мало знаю об их отношениях. Я попытался вставить хоть слово, но за меня уже заговорил Дэррил:

— Не скажет. Не может и не должен. Всю эту петрушку про «ЗИЗ» и все остальное надо предать гласности.

— Да неужели? А зачем? От этого что-нибудь изменится? Думаешь, кто-то не знает, что вся система прогнила насквозь? Думаешь, порция анонимных, ничем не подтвержденных сплетен из интернета сподвигнет людей восстать и действовать? Сбросить цепи, освободить мир? Брось, Дэррил. После всего, что ты пережил…

Дэррил рывком вскочил.

— Пойду прогуляюсь.

И вышел, хлопнув дверью. Я не успел ни слова сказать. Дэррилу пришлось гораздо хуже, чем мне, он застрял в Гуантанамо-в-Заливе на несколько месяцев. Его держали в одиночной камере, преднамеренно сводили с ума, и это оставило на нем множество ран — и видимых, и невидимых. После освобождения он месяц пролежал в больнице под наблюдением врачей, и только после этого его отпустили. Об этом не говорилось вслух, но я знал, что за ним наблюдают на предмет возможного суицида.

У Ванессы на глазах выступили слезы.

— Иногда он бывает страшно глуп, — молвила она. — Что плохого в том, чтобы не лезть в пекло? С какой стати он заставляет тебя рисковать жизнью ради чьих-то принципов?

Мне нечего было ей ответить. Разумеется, принципы были не чьи-то, а мои. Точнее, были когда-то, пока ужас пережитого не изгнал их из моей души. Почему же Дэррил, на