Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А где она сейчас?
— Три года назад уехала во Францию, очень уж на родину потянуло. Она уже и слова русские стала забывать, хоть и прожила здесь чуть ли не шестьдесят лет. Там у нее две сестры, брат, а здесь никого, кроме меня. Да и то я месяцами дома не бывала, моталась по съемкам. А я каждый год к ней езжу… Ну что, удовлетворила я ваше любопытство?
— Пока да, — улыбнулся Георгий. — Ну что, примемся за работу?
— Полежите еще, успеется… — Шанталь улыбнулась, вспомнив что-то. — А имя у меня действительно странное, да? Оно, насколько я знаю, и у французов не часто встречается. Дед очень хотел, чтобы меня Ольгой назвали, но бабушка не дала, сказала: «Хватит и того, что дочь у тебя Наталья». А знаете, трудно поверить, но Кент очень на деда похож, даже внешне. И ведь дед Кента родом почти из тех же мест, что и мой дед, по прямой километров четыреста, мы по карте смотрели. Вот странно, да? А Кент так ни разу и не видел его.
— Жив он еще? — спросил Георгий.
— Да. Ему уже под девяносто, должно быть, Кент и сам точно не знает. На будущий год собираемся туда вдвоем, и в мое Никольское съездим.
— Меня возьмете? — неожиданно спросил Георгий.
— А что, поехали, — согласилась Шанталь не раздумывая.
— Он ведь как-никак мне тоже родственник. Бывший, правда.
— Бывших родственников не бывает, — безапелляционно сказала Шанталь.
— Как это? — не понял Георгий.
— А так. Не должно быть. По самой сути понятия «родственник». Сами посудите. Вот вы женились на Ольге, — простите уж, что напоминаю о ней, — и все ее родные оказались вашими родственниками. Ну а если уж так получилось, что Ольги не стало, почему эти родственные связи должны автоматически обрываться? Разве эти самые родственники стали другими людьми? Или вы — уже не вы?
Странно — ему вовсе не было неприятно это неожиданное упоминание об Ольге. И чувствовалась в словах Шанталь какая-то правда, не выразимая словами.
— Какая-то логика в ваших словах есть, — наконец сказал он.
— Не какая-то, а самая обыкновенная, человеческая, — уверенно определила Шанталь.
— Но если так, — улыбнулся Георгий, — выходит, и мы с вами родственники?
— Конечно, — серьезно согласилась Шанталь.
— Ну что ж, против такого родства я не возражаю.
— Гран мерси, — Шанталь сделала книксен. — А теперь, дорогой родственничек, извольте вынести эту пакость, — она показала на кучу мусора. — Если вы, конечно, в состоянии.
— Авек плезир, — вспомнил он одно из немногих французских выражений, известных ему.
Шанталь прыснула.
— Что, так худо звучит? — засмеялся и Георгий.
— Да уж… Примерно так же, как говорят бездарные актеры в захудалых провинциальных театрах, пародируя иностранцев: «Это есть отшень карашо».
— Сроду к языкам не был способен.
— Ладно, несите.
28
Управились они только к обеду. Недавнюю берлогу действительно трудно было узнать, но Шанталь недовольно поцокала языком.
— Н-да, работы тут еще вагон и маленькая тележка. Ремонт надо делать основательный, Георгий Алексеевич.
— Не сейчас же?
— Хм… В принципе можно и сейчас, но ведь вам не хочется?
— Нет, пожалуй, — признался Георгий.
— Может, и правильно, — согласилась Шанталь. — Да и тяжеловато вам сейчас будет. Летом сделаете, — сказала она как о деле решенном.
— А что тут, собственно, делать?
— Как что? — удивилась Шанталь. — Да все! Начать и кончить! Переклеить обои, покрасить пол, кухню, потолок, рамы, заменить раковину, унитаз. Надо купить сушилку для посуды, повесить шторы. Ну, шторы я вам привезу и еще кое-что по мелочам. А пока хоть в таком виде поддерживайте, не запускайте. Убираться надо каждый день, это не так уж сложно. Порошки я вам оставлю, еще кое-что подброшу. А главное — надо как-то решить вопрос с питанием. Вы что, совсем не умеете готовить?
— Совсем, — уныло признался Георгий.
— Даже манную кашу сварить не сможете?
— Увы…
— Плохо дело. Придется учиться. Пока пристройтесь к какой-нибудь диетической столовой, наверняка она тут есть. А потом я вам покажу. Срочно жениться вы не собираетесь?
— Нет, — буркнул Георгий. — Ни срочно, ни бессрочно.
— Ну, насчет бессрочно — не зарекайтесь. А впрочем, не о том речь. Умение готовить никому еще не мешало, даже женатым.
— А сложно этому научиться?
— Не очень. Было бы желание. А желанием вам придется обзавестись, причем немедленно. Сейчас вам с желудком шутить нельзя.
— Я знаю.
— Ну, на том и решим. Дней через пять я к вам заскочу.
— Когда?
— К вечеру, наверно.
— Может, возьмете ключ? — нерешительно предложил Георгий. — А то мне сейчас придется по врачам ходить.
— Давайте.
Шанталь переоделась и стала собираться. Георгий, пристально глядя на нее, задал вопрос, с утра не дававший ему покоя:
— Скажите, Шанталь, зачем вы все это делали?
— Что?
— Да все. Везли меня сюда, чистили эти авгиевы конюшни, и вообще… — Он замолчал.
— Значит, вообще, да? — с иронией осведомилась Шанталь. — А вы подумайте на досуге об этом «вообще», дорогой родственник. Только в частности.
— Нет, все-таки? — упрямо стоял на своем Георгий. — Пожалели, что ли?
— Ага, пожалела, — насмешливо сказала Шанталь. — Ну что же вы на дыбы не становитесь? По вашим понятиям, усвоенным из школьного курса литературы, жалость унижает человека, не так ли? Очень я вас сегодня унизила, только честно?
— Отнюдь нет, — улыбнулся Георгий.
— Даже и отнюдь… Ну, и на том спасибо. Глупостей-то не говорите, ладно?
— Больше не буду, — серьезно пообещал Георгий.
— То-то… Да, мясорубка у вас есть?
— Нет.
— Купите немедленно. И дуршлаг. Знаете, что это такое?
— Это такая штука с дырочками, да? — неопределенно показал руками Георгий.
— Вот именно, с дырочками… Хотя, — вспомнила она, — дуршлаг у меня есть, привезу. А мясорубку купите. Ну, все, поехала. На сегодня еды вам хватит, как разогревать, я вам показала, а с завтрашнего дня сами управляйтесь. Проводите меня до машины.
— Да, конечно.
На прощанье она дотронулась до его руки и улыбнулась.
— Ну, не хандрите. И помните: жизнь хороша, и на дворе солнце.
И уехала.
Георгий вернулся в чистую пустую квартиру, жадно вдохнул терпкий аромат сигарет Шанталь. Уехала. Так же просто, как приехала сюда. «Жизнь хороша, и на дворе солнце». Он взглянул на окно, вымытое ею. Там вязкой сумеречной темью клонился к концу октябрьский день. Не было никакого солнца. Но он чувствовал,