«И во время вечера, когда диавол уже вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать его…»[7]

«Симонову» Он просто называл себя другим именем. Именем отца… Наверное, решил, что простой подмены имён достаточно для внутреннего перерождения…Словно вся человеческая сущность определяется жалким подбором звуков… Мальчишка, глупец… Откуда я мог это знать?

Висок отозвался тупой ноющей болью.

Я знал это. Я всегда это знал. Только забыл. Заставил себя забыть, как многое из прошлого, потому что было больно. Забыть, чтобы всё начать сначала здесь, в убогой митинской конуре, переписать набело жизнь. Только вместо чистого белого листа мне достался кусок смятой отхожей бумаги…

Как я мог забыть? Как мог забыть самое главное?!

Что было силы, я треснул кулаком по книжной стопке. Она накренилась и обрушилась – медленно, с неотвратимым грохотом.

Магда испуганно обернулась, спросила, как это произошло.

– Случайно, – пробормотал я, почувствовав себя довольно глупо: сидеть и размышлять над фантасмагоричными видениями. Дурдом на колёсиках, как говорит Толик.

Магда внимательно посмотрела на меня, неодобрительно нахмурила тонко очерченные каштановые брови, но ничего не сказала.

Как часто бывает, июнь выдался холоднее и капризнее пригожего мая. С утра жарило солнце, а с обеда, откуда ни возьмись, приползла громадная сизая туча, загородила полнеба. Добро бы, разразись она добрым, пахнущим молодой листвой ливнем, смывающим грязь с затоптанных улиц, несущим облегчение свежестью, так нет – рассыпалась противной мелкой изморосью, от которой и зонт-то открывать лень, и в лицо – гадкие пыльные брызги. Прогулка была испорчена. Зато жрачкой затарились капитально. Ёжась на ветру и бубня под нос ругательства в адрес небесной канцелярии, Магда вприпрыжку мчалась к дому. Я едва за ней поспевал, таща пакеты с продовольствием. И, пока добрались, вдруг выглянуло солнце, залило двор, моментально вновь заполнившийся ребятнёй, дамами с собачками и бдительными бабушками, смахивающими газетами со скамеек остатки дождя. Как раз, когда дошли до подъезда, засияло с новой ослепляющей силой.

Магда хмуро выругалась, взялась за дверную ручку, как вдруг дверь сама расхлобыстнулась, и из подъёзда выпрыгнул соседский ротвейлер Пилат. Недобро сверкнул красными глазами, щёлкнул оскаленными зубами. Магда с полузадушенным визгом тотчас ретировалась за мою спину. Следом, дыхнув смачным перегаром, выкатился непроспавшийся злобный хозяин. Казалось, он ещё сильнее пса источал необоримое желание вцепиться в кого-нибудь. Бабушки на лавке испуганно поджались, детвора прибилась к матерям, кто постарше, зависли на лестницах и турникетах. Но на этот раз раздражителем для собаки и хозяина явился именно я. Пилат мотнул чёрной башкой, взревел и, недолго думая, вскочил мне на грудь, всей своей массой придавив к дверному косяку. Хрипящая морда с выкаченными красными белками и двумя рядами замечательно-острых желтоватых клыков оказалась прямо передо мной.

Миг мы смотрели друг на друга. Человек и зверь. Не знаю, какие мысли роились в поросшей жёсткой шерстью голове, и вообще, умеют ли собаки думать, либо только подчиняются приказам вожака – хозяина.

Я поднял свободную руку и потрепал пса по ощетинившейся холке.

– Ну, Пилат, – сказал я, – что ж ты на людей бросаешься. Ты же хороший пёс. Стыдно.

Пёс глянул на меня виновато, спрыгнул и издал жалобное: «У-у-у…», что по-собачьи, вероятно, звучало как «Извините, больше не буду». Затем подошёл к остолбеневшему хозяину и покорно замер около его ног.

Облегчёно вздохнули бабушки. Двор снова наполнился детскими криками.

– Э-э-э… М-м-м… – произнёс хозяин, что в переводе, наверное, означало крайнюю степень озадаченности. А может, и что-то ещё, но я не стал заморачиваться столь сложными материями. Поздоровался и вошёл в подъезд.

– А-а-а… – проговорил мне вслед хозяин и пощёлкал в воздухе пальцами.

Я не стал расшифровывать и это сообщение.

В лифте Магда, прислонившись к расписанной стене, с трудом перевела дыхание.

– Два урода, пёс и хозяин. Как ты не испугался?

Я пожал плечами.

– А я ужасно боюсь больших собак… Не знала, что у тебя талант дрессировщика.

– Я сам не знал, – признался я.

Мы зашли домой, рассовали продукты по холодильнику, Магда поставила воду под традиционные пельмени, как вдруг – раздался звонок в дверь. На пороге стоял обретший человеческую речь хозяин Пилата.

– Э-э, друг… – протянул он, поскребя за ухом, – спичек не будет?

– Магда, – крикнул я, – дай, пожалуйста, коробок спичек!

Появившаяся из кухни Магда так и замерла, руки в бока, явив всем своим видом олицетворение оскорблённого достоинства.

– Что ж это вы, гражданин, собаку не держите?! Такого злобного пса водите без намордника!

– Да я это… – шмыгнул носом сосед и поскрёб за другим ухом, – вообще-то он смирный… Только чужих не любит.

– Мы уж это поняли! Чуть не сожрал, и фамилии не спросил! – разошлась Магда, и мне с трудом удалось забрать у неё спички, чтобы передать поспешно ретировавшемуся в межквартирный холл собаководу.

– Собаки хороших людей чувствуют, – конфиденциально поведал сосед. – Ты это… Хороший парень.

– Ты тоже, – сказал не я, а кто-то, спрятанный у меня внутри. – И пёс замечательный. Только одиноко вам. А одиночество не всем на пользу. Оттого и к выпивке тянет. Сходил бы ты на площадку, разговорился с какой-нибудь симпатичной женщиной с абрикосовым пуделем…

Честно говоря, я ожидал, что собаковод пошлёт меня подальше, чем собачья площадка. Но он слушал зачарованно меня, изредка моргая короткими ресницами и трезвея на глазах. А в конце моего неожиданного напутствия коротко кивнул:

– Спасибо за спички.

Молодцевато развернулся и пошагал через лестничную площадку в свой отсек.

Я повернулся. Магда стояла на прежнем месте, смотрела с удивлением, даже с некоторым восхищением. Потом довольно рассмеялась.

– Здорово ты его уболтал! Прям как психоаналитик! А что за женщина с абрикосовым пуделем?

– Понятия не имею. К слову пришлось.

– Ты говорил с ним так, будто… – она замялась, подбирая слова, – давал ему установку… Словно ты всё знаешь наперёд про него… Может, он уже бежит на какую-то площадку в надежде повстречать даму с собачкой!

Она снова радостно рассмеялась, и её шаловливое настроение передалось мне. Я поведал, что уже нашёл свою даму, правда, без собачки, и легонько шлёпнул Магду по тугой попке.

Поужинали мы несколько позже. Когда солнце в дымной короне склонилось к закату, взбрызнуло вдруг развороченную постель последними золотистыми каплями.