прохожий в полинявшем, штопаном ципао и потрёпанных штанах, заправленных в войлочные сапоги.

Однако ещё много лет назад дон Симон Исидро сказал ему: «Мы обычно предупреждаем их подозрения», когда Эшер спросил о друзьях, возлюбленных и безутешных родных тех жертв вампиров, кто может и догадаться о причине смерти их близкого человека. «У большинства из нас отличная память на лица, имена и мелкие детали…»

Даже скованный неодолимой дремотой, накатывающей в дневные часы, вампир продолжал частично осознавать происходящее вокруг.

Так что Джеймс понимал, что сможет лишь один раз взглянуть на внешние стены жилища семьи Цзо, чтобы запомнить все двери и ворота. Явись он сюда второй раз, даже при свете солнца, и тот, кто спит в этом доме, может встрепенуться и подумать: «Я уже слышал эту незнакомую поступь раньше и чувствовал запах этой плоти…»

Теперь Эшер ничуть не сомневался в том, что находится за стенами дома Цзо и каким образом семья обрела такую огромную власть за столь короткие сроки.

И чувствовал себя полным идиотом – почему он не догадался об этом раньше?

«В этом – наша сила, – как-то сказал Исидро. – Никто не верит в наше существование, тем самым позволяя нам существовать».

Однако сейчас Джеймс шёл по улицам города, где девяносто девять человек из каждой сотни не только верили в существование нежити, но и были вполне способны открыть на неё охоту и уничтожить…

…или использовать в собственных целях.

…или позволить ей использовать их – к взаимной выгоде.

«То есть теперь ты им служишь? – спросил Карлебах тогда, полтора года назад. – Исполняешь периодические поручения, как тот шабес-гой, которого моя внучка подряжает разжигать огонь в наших печах на Седьмой день?..»

«Они убивают тех, кто им служит…» – говорил он.

«А что, если всё-таки не убивают?» – подумалось сейчас Эшеру.

Что, если они точно так же принимают кого-то на службу, и не одного условного шабес-гоя, а – как утверждал отец Орсино – целые семьи до седьмого колена: дедушек, дядь, дочерей, кузенов? Что, если они помогают этим семьям разбогатеть и обеспечивают защиту, а те, в свою очередь, защищают своих покровителей в дневное время… и регулярно приводят жертв – слабых, обманутых или просто очень юных? «Они правят миром» – так сказал отец Орсино…

Призрак, запертый в подвале, самая сокровенная тайна семьи, глава анклава – Князь Ада…

Эта мысль казалась Эшеру чудовищной – но всё же не настолько чудовищной, как пулемёты, фосген или ошеломительная, душераздирающая тупость генералов, до последнего убеждённых, что «патриотический настрой» и «боевой дух» помогут в штыковой атаке против батареи «Виккерсов».

Свернув с улицы Тэ Цзиньмэн, Джеймс направился на восток мимо католического университета, то и дело сверяясь с картой, нарисованной для него Линь и её братьями. Навстречу ему попался караван верблюдов, гружённых углем, затем едва не сбил рикша, волочивший повозку с двумя роскошно разодетыми проститутками. Весь этот район, начиная от западных стен Татарского города и вплоть до старых зернохранилищ на восточной окраине, принадлежал клану Цзо – на них трудились рикши, у них арендовали точки на уличных перекрёстках продавцы горячей похлёбки и жареных арбузных семечек, владельцы мелких лавок приплачивали им за «покровительство», а игорные дома отстёгивали процент от прибыли.

И всякий передавал им информацию.

Никто не желал лишаться их милости. Впрочем, такая картина была характерна не только для Пекина – и не только для Китая в целом.

Эшер считал повороты, высматривая подходящие ориентиры. В зябких сумерках, между серых стен узких хутунов, глазу иностранца многое казалось одинаковым. Однако чуть погодя он приметил ворота, отличавшиеся от остальных формой и цветом колонн – зелёных с золотом вместо привычных красных. На этом перекрёстке у ворот очередной едальни – нескольких этажей открытых галерей вокруг декоративного сада – висела огромная пафосная вывеска «Сад императрицы». «Интересно, – подумалось Эшеру, – что об этом думают местные республиканцы?..»

Дальше пролегал хутун, делавший десять поворотов общей протяжённостью в двести футов, а затем ещё один, почти такой же длины, но прямой, как рельсы, – мозг Эшера, привыкший запоминать даже мельчайшие детали, отмечал все важные точки так же тщательно, как примечал бы все доступные выходы из дома, в котором готовился встречать врага.

Ему доводилось слышать рассказы вампиров о собратьях-немёртвых, чья осторожность со временем превращалась в робость и замкнутость. Такие вампиры боялись покидать дом, боялись всего незнакомого, боялись, что какая-нибудь неожиданная помеха не позволит им вовремя скрыться от смертоносных лучей солнца… Иногда им приходилось просить сородичей-вампиров поохотиться вместо них и принести какую-нибудь добычу… Впрочем, Исидро неоднократно подчёркивал, что искренняя дружба между вампирами – явление редкое.

Зато живых они вполне могли использовать – с помощью иллюзий, снов, страха…

Или верности – как в случае с Исидро и Джеймсом.

Сыхэюань семьи Цзо занимал площадь в несколько тысяч квадратных футов и лежал на полуострове между двумя северо-западными озёрами. Крыши, возвышавшиеся над серыми стенами, в сумерках напоминали массив грозовых облаков. Эшер примечал, в каких местах сквозь черепицу, склеенную илом, проросли сорняки, где располагаются ворота и двери, кое-где украшенные ярко расписанными колоннами или затейливыми скульптурами львов, драконов и птиц, запоминал, в каких местах давно не подновляли краску, где дверные петли покрылись ржавчиной и желтовато-серой пылью, скопившейся за много зим.

В Пекине хватало жилых построек, где некоторые уголки – как и тот, что служил временным пристанищем Эшеру, пустовали целыми десятилетиями и где спокойно могли обустраивать логова хорьки, лисы, гекконы, бродячие кошки, а то и шпионы-янькуэйцзе. Стены имения Цзо смотрели на длинный северный рукав Остовов, тянущийся вдоль прогулочных площадок древних храмов и роскошных чайных домов. Оглянувшись назад, туда, где вдалеке над гладью заиндевевшего озера возвышался мост, Эшер содрогнулся – он ещё не забыл, как позапрошлой ночью чудом избежал гибели.

«Их семьи поклоняются им, – говорил отец Орсино. – Они – боги…»

А чуть позже он сказал совсем другое: «Они никому не доверяют. И уже сотни лет никто из них не обращал кого-либо в вампира. Они боятся даже собственных детей».

Так что же из сказанного правда?

Эшер направился прочь от озёр теми же хутунами, что и пришёл сюда. На улочке, которую местные звали переулком Процветания, его чуть не размазал по стене очень длинный чёрный «Мерседес», ехавший по изрытой дороге, едва не задевая боками стены переулка. Через заднее стекло Эшер разглядел женщину, которую уже видел на приёме у Эддингтонов. Автомобиль, как и следовало ожидать, остановился возле главных ворот в имение Цзо – ажурных решёток, покрытых алым лаком и позолотой, вполне уместно смотревшихся бы в каком-нибудь дворце. Эшер притаился за углом, наблюдая. Первым из машины выбрался Хуан Да-фэн, атташе президента, а затем со всей любезностью помог выйти женщине. Как и многие другие