шахте, куда будут сброшены сотни литров хлорина, чтобы отравить каждый уголок, Лидии становилось дурно. Даже без особого воображения миссис Эшер легко могла представить себе последствия взрыва, и потому, недолго думая, самостоятельно отправилась в то место, которое и не чаяла увидеть во сне – и уж тем более два раза!

Впрочем, когда Лидия вместе со своей компанией добралась до храма, там всё оказалось так же, как и во сне – разве что вместо жуткого мрака царила будничная дневная хмарь, а в тенях не мелькали ничьи посторонние тени. Лишь полный немолодой жрец тщетно пытался смести с пола пыль, нанесённую ночным ветром, да знакомый светло-рыжий пёс чесался возле алтаря бога войны. За мзду в десять центов жрец проводил Лидию по всему храму, показав и дальний садик, заставленный голубятнями, и погреб, и подвал, заваленный сломанными птичьими клетками, мешками с картошкой, непонятными ящиками, ворохом рваных молитвенных флагов и облезлыми обломками фестивальных кукол.

Она поблагодарила священника, сунула ему пару монет и ушла – баронесса как раз в это время на весь двор разглагольствовала о стропилах, штыревом креплении кровли и об истории черепичных крыш в Китае. Лидию не оставляло ощущение, что она что-то упустила. Нечто, что было под самым носом, но она почему-то в упор его не видела. Уже направляясь к воротам, она оглянулась, но разглядела в тёмном проёме храма лишь ряд чудовищных рыл Князей Ада – древних местечковых богов, павших воинов из забытых династий, персонифицированных вариаций буддийских святых, топчущихся по телам педантично классифицируемых грешников.

Чиновников на службе Короля Проклятых.

«И ведь наверняка им приходится сдавать государственный экзамен для получения этой должности…»

В гостинице на стойке администратора Лидию дожидалось письмо от графа Мизуками. В нём сообщалось, что Такахаси-сан уже чувствует себя гораздо лучше. Ему пришлось ампутировать четыре пальца, однако удалось спасти один глаз. Предполагалось, что он вернётся в Японию сразу же, как только пройдёт курс лечения от бешенства.

«Прошу вас, не вините себя за то, что во время нашей экспедиции произошла такая ужасная вещь», – писал граф. «И как он только догадался», – подумала Лидия, опустившись в кресло возле камина.

«Как я уже говорил вчера, это война, а на войне людям доводится получать ранения, и порой гораздо более тяжёлые. Такова солдатская участь, и Такахаси-сан будет носить свои шрамы точно с такой же честью, как однажды и мне придётся носить свои. Я уже сообщил ответственным лицам о наводнивших рудник полчищах агрессивных крыс, заражённых бешенством, и распорядился доставить в Пекин тысячу литров хлорина. Полагаю, в ближайшие дни я добьюсь разрешения использовать взрывчатку для того, чтобы запечатать шахту.

В понедельник я вернусь в Западные горы, чтобы закончить обследование оставшихся входов. Если вы с профессором Карлебахом пожелаете составить мне компанию, то я буду рад вас видеть. Однако я прошу вас не воспринимать мои слова как руководство к действию – не будет ничего страшного, если вы, и в особенности наш славный профессор, не захотите повторять жуткий вчерашний опыт и вновь отправляться в тяжёлый путь через горы. Заверяю вас, что интересы человеческой расы в надёжных руках.

С наилучшими пожеланиями, Мизуками».

Когда Карлебах – заметно измотанный «жутким вчерашним опытом и тяжёлой дорогой через горы» – прочитал письмо графа несколькими часами позже, он лишь тяжко вздохнул и кивнул:

– Конечно же я поеду с ним.

Лидия задумалась, насколько эта его решимость продиктована желанием приглядеть за Мизуками. Старый профессор, как доложила ей Эллен, большую часть дня провёл в постели; Эллен трижды или четырежды заглядывала к нему, чтобы справиться о его самочувствии. Сейчас, разодетый в потрясающе старомодный синий сюртук и галстук, который можно было охарактеризовать лишь одним словом – «допотопный», Карлебах, безусловно, выглядел чуть лучше, чем вчера вечером, но его лицо по-прежнему оставалось болезненно бледным, и Лидии это совсем не нравилось.

Она коснулась его руки и мягко заметила:

– Вы же понимаете, что ваш… ваш друг… если он всё ещё жив… уже больше не тот человек, которого вы знали. Это если… если они вообще умирают?

К обеду она переоделась, но очередной траурный костюм, судя по всему, только усугубил и без того унылый настрой старика.

– То есть я хочу сказать – умирают ли они… сами по себе? Если не брать в расчёт тех, кого загрызли собаки господина Ляо, и тех, кого обезглавил бедный Ито-сан.

– Полагаю, умирают. Рано или поздно. – Карлебах потёр лицо рукой, обтянутой перчаткой. – Иначе они бы уже давно распространились далеко за пределы Праги. А вы уж мне поверьте, мадам, с тех самых пор, как я впервые узнал об их существовании, я просматривал все доступные газеты, изучал все статьи и рассказы путешественников о том, что происходит в Европе. Я прекрасно понимаю, – добавил он, – что Матьяш, даже если его тело всё ещё живо, уже не узнает меня. И ни одно из этих снадобий, – он похлопал по карманам, как всегда, набитым пузырьками со всевозможными травяными настоями, – не поможет вернуть его обратно.

«Не поможет, – грустно подумала Лидия. – Однако вы всё равно вчера прихватили их с собой в экспедицию.

И это его вы неотступно продолжаете искать, несмотря ни на что…

И прошлой ночью вам снился кошмар о том, как запечатанную шахту заволакивают пары хлорина, и именно тот Матьяш Урей, которого вы знали – бузотёр с сердцем рыцаря, названый сын, – задыхается там насмерть, а не какой-то очередной безмозглый Иной в его оболочке.

Точно такой же кошмар, как те, что преследуют меня о Симоне – даже наяву».

Они спустились в холл гостиницы. Лидия, прикрыв лицо вуалью, крепко держала старика под руку. Здесь было шумно – как и всегда в преддверии ужина нарядный зал со всеми его деревянными панелями, уилтоновскими коврами и величественной роскошью венецианских люстр наводняли не только постояльцы отеля, но и всевозможные министры, атташе, старшие чиновники и переводчики из посольств, успевшие оценить таланты местного шеф-повара и уютную, гостеприимную атмосферу обеденного зала.

Карлебах направился через вестибюль к стойке администратора, чтобы узнать, не пришли ли на его имя новые письма. Лидия, оставшись в одиночестве, повертела головой, выхватывая в общем гуле знакомые голоса. В мужчине с роскошной полуседой шевелюрой она опознала господина Откёра, французского министра торговли, а рядом, судя по всему, стояла его жена Аннет, при всей своей кошачьей мягкости и деликатности отличающаяся немалым ростом и размахом плеч, так что не узнать её было невозможно… не говоря уже о том, что её вечно окружала толпа восхищённых поклонников. А вот то сине-зелёное пятно, скорее всего, было низенькой мадам Боннифой из бельгийского посольства и её двумя дочерьми. Мужчин без очков распознать было куда сложнее –