ярости, когда она с помощью магии удерживала его. «Я заставлю тебя заплатить», – пообещал он. Но это он станет тем, кто заплатит за все.

– С ним давно пора расквитаться, – говорит она Фен. – Самое время выставить счет.

Фен недоверчиво смотрит на нее:

– Вот для чего ты хочешь использовать свою силу?

– Почему бы и нет? – парирует она. – Он бросил мою мать на произвол судьбы. И если бы этим все закончилось. Ты многого не знаешь.

– Не сомневаюсь, что так. Но есть дела и поважнее. Уверена, твоя месть может подождать.

А сколько ждала ее мама? Часы, месяцы, годы. Она умерла в ожидании. Сейер не собирается повторять ее ошибки.

Фен медленно и грациозно подходит к ней, даже сад, кажется, затаил дыхание.

– А как же другие девушки? – спрашивает Фен.

– Ты про Ночных птиц? – нахмурившись, уточняет Сейер.

– Нет, про всех девушек, владеющих магией. Ты же понимаешь, что на каждую, что нашла дорогу в Подполье, найдется одна в городе. Без защиты. – Голос Фен наполнен эмоциями, но Сейер не удается понять их. – И чем больше таких становится, тем больше вероятность, что кто-то заметит, как они применяют силы, и сдаст их Огненным клинкам или смотрителям. Или куликам, что, по сути, так же плохо. Подумай, что с ними станет, если они попадут к кому-то вроде Гвеллина? К ним будут относиться как к возобновляемому источнику магии, который всегда под рукой. Не удивлюсь, если их начнут продавать.

Сейер представляет, как Гвеллин тянет на поводке девушку, и у нее по телу пробегает дрожь.

– Что ты предлагаешь?

– Присоединяйся к Темным Звездам, – говорит Фен. – Помоги мне прятать девушек.

– Я могу делать это и отомстить своему отцу.

Проклятие, это ее жизнь и ее магия. Никто не должен говорить ей, как использовать силы.

– Ради памяти моей мамы, – продолжает настаивать Сейер.

– Ты же знаешь, что ей бы это не понравилось, – смягчив тон, говорит Фен.

– Но я все равно это сделаю, – стиснув зубы, отвечает она.

Сейер видит шрамы на шее Фен, которые подруга старается скрыть, а еще бешено пульсирующую жилку под ними.

– Ты не понимаешь, насколько он ужасен. И что сделал. Он должен страдать.

Иначе гнев никогда не оставит Сейер. Она чувствует, как ее съедает ярость.

– Думаешь я не знаю, что значит желать мести? – В голосе Фен слышится злость. – Я росла в приюте церковника, который ненавидел меня. Он лишал меня еды и запирал в темноте.

Она дергает воротник рубашки, будто он натирает ей шею. В ее карих глазах затаились призраки прошлого.

– Оказавшись на улице, первые годы я только и думала о мести. И однажды предупредила детей, живших в приюте, чтобы они вышли в полночь на улицу. А потом подожгла дом.

Сейер замирает. Она боится вздохнуть, опасаясь, что Фен замолчит.

– Он спасся, – говорит Фен. – Сильно обгорел, но сумел выбраться. Но огонь распространился слишком быстро. Те, кто спал на верхних этажах, выбраться не успели. Погибли пять человек, прежде чем пламя смогли потушить.

Фен отводит взгляд, но Сейер чувствует ее раскаяние.

– Сейчас этот человек еще более опасен. И в этом виновата я. Я сделала его таким.

Фен замолкает, но в воздухе витает недосказанность. Это раздражает Сейер.

– Фен, – зовет она. – Что ты пытаешься мне сказать?

Фен прижимает руки к стене по обе стороны от Сейер. Ее движения рваные, кажется, будто сжатая пружина в ней в любой момент распрямится. Никто из них не пытается сократить расстояние… да и когда это случилось в последний раз? Кажется, с того момента прошла целая вечность.

– Месть не исправит прошлого. Не залечит раны. Но она не дает разглядеть то, что действительно важно.

Сейер чувствует противный запах мастика. Но даже он не вызывает желания отстраниться.

Внезапно по саду пролетает ветер, играя с растениями. Хотя Сейер и не собиралась его создавать.

– Твоя магия? – склонив голову набок, спрашивает Фен. А дождавшись кивка, закрывает глаза и продолжает: – Мне всегда нравился этот звук. Шелест листьев на ветру.

Слова звучат как признание. И Сейер сохраняет их в сердце.

В шелесте листьев слышится: «Лгунья».

Кто-то из них не выдерживает и отстраняется… Сейер не понимает, кто именно. Да это и не имеет значения. Ее мама отдала свое сердце другому, и это ее погубило. Наверное, Сейер стоит хранить сердце в груди, не доверяя никому. Так безопаснее.

Не беспокойся за меня. Все хорошо. И под этим я подразумеваю, что все еще жива. ~ М

Что произошло после того, как вы уехали из клуба? Где ты сейчас? ~ Д

Не могу рассказать. Вечер закончился… ну, En Caska Dae ворвались в наш сад, и ситуация… вышла из-под контроля. Ночным птицам пришлось искать безопасное место. ~ М

Тебе не нужно безопасное место. Давай поговорим… скажи, где мы можем встретиться. ~ Д

Не только я решаю, как мы поступим дальше. ~ М

Хорошо. Но я буду ждать, когда ты сможешь мне рассказать. И мы вместе найдем способ, как все исправить. ~ Д

– Из переписки Деннана Хэйна и Матильды Динатрис

Глава 16

Тлеющие угли

Матильде наконец удается найти Алека в одном из самых тихих уголков Подполья. Стены здесь неровные и напоминают грубо обработанные драгоценные камни, а сталактиты свисают с потолка, как высохшие потеки свечного воска. Даже после нескольких дней, проведенных в туннелях, это место все еще поражает ее. В голове не укладывается, что она жила всю жизнь над Подпольем и не знала о его существовании.

Замерев в дверном проеме, Матильда обводит взглядом мастерскую, освещенную крошечными фонариками. Они излучают теплый оранжевый свет, созданный, похоже, с помощью алхимического средства.

Последние несколько дней она пыталась отыскать Алека, чтобы помириться, но он либо пропадал в лавке, либо общался с Джасинтой. Их общение совсем не волнует Матильду. Ни капельки.

Алек берет стеклянный бутылек с обшарпанного деревянного стола, заставленного ступками и банками с ингредиентами. Ее успокаивает наблюдение, как он, засучив рукава, смешивает травы в миске. Рядом стоит кружка с дымящимся феннетом. Знакомый образ среди безумия, которым кажется ее настоящая жизнь.

– Что ты там варишь? – стараясь, чтобы ее голос звучал непринужденно, говорит Матильда и заходит в комнату.

Алек поднимает голову и внимательно смотрит на нее. От этого Матильде становится неуютно.

– Твои волосы, – приподняв брови, говорит он.

Матильда кружится на месте, демонстрируя стильный боб. Его сделала одна из птенцов.

– Что скажешь?

Уголок рта Алека приподнимается в улыбке.

– Тебе идет.

От этих слов в груди у нее трепещет.

– Спасибо. Моя жизнь так изменилась, что я подумала, самое время подобрать новый стиль.

Хотя она едва сдерживала слезы, когда ей подстригали волосы. При виде темных прядей, падающих к ее ногам, она почувствовала себя еще более оторванной от прежней жизни. Маме не понравилась бы ее новая стрижка. Матильда легко может представить ее поджатые губы, лукавую улыбку бабушки и ироничные замечания Самсона. Ее семья ощущается такой близкой и одновременно далекой.