– Сестра Ксора, конечно же, согласится с тобой, ибо это подкрепит ее амбиции, – сказала Харишка. Она уже внимательно исследовала генеалогические линии, точки ветвления и возможные пути к давно чаемой цели. Генетика предоставляла множество возможностей, но достоверного ответа все же дать не могла. – Бром сам не знает ничего о своем потенциале, но пока соответствует нашим критериям, и к тому же он воспитывается здесь, в Школе Матерей, и мы знаем, как его контролировать. – Она поджала губы. – Не обязательно нам нужен Пол Атрейдес.

– Действия Джессики сейчас – всего лишь верхушка айсберга, – снова заговорила Рутин. – Когда мы оставили ее одну и без наблюдения на Каладане, каким премудростям Бинэ Гессерит она научила сына?

Она с отвращением покачала головой.

– Каладан далеко, – произнесла Кордана, словно это ответ. – Ее вынудили делать то, что она могла.

Харишка вспомнила деревянную статуэтку, которую юная Джессика вырезала много лет назад, теперь безжалостно разломанную на куски.

– Я помню, непокорность Джессики проявилась рано. Она постоянно расстраивала Мохайем.

Снова заговорила Кордана:

– Когда мы в конце концов назначили ее наложницей герцога Лето Атрейдеса, она отлично справилась с задачей – обманывала его столько лет.

Верховная Мать откинулась на спинку кресла.

– Не обманывала, она его убедила. Джессика по-настоящему привязалась к герцогу Каладана и к своему сыну.

– Но почему мы должны доверять ей теперь? – пробормотала Рутин.

– Это была наша с Мохайем ошибка, – признала Харишка. – Но мы считали, что риск оправдан.

Кордана сменила положение, стараясь поудобнее устроиться в кресле. Сунув руку в потайной карман, она извлекла небольшой флакон со специей и положила щепотку порошка на язык. Сделав это, она закрыла глаза.

Рутин отодвинулась еще дальше.

– И что нам теперь с ней делать? Мы должны контролировать ущерб. Мы не можем доверять Джессике, так как нельзя верить, что она выполнит наши распоряжения, а ее сын может представлять опасность. Лучше всего смириться с потерей ради сохранения Ордена.

– Джессика – сильная женщина, с этим я согласна, – сказала Кордана, – но мы все равно можем ее использовать, если найдем подходящую цель… и это может быть место, отдаленное от Каладана.

Харишка подняла глаза к монитору, на котором виднелась связанная Лезия, дремавшая под действием лекарств.

– Может, стоит переобучить Джессику… По крайней мере, если не удастся понять смысл предостережений Лезии.

– Как бы то ни было, Джессика должна понести ответственность за последствия ее своеволия.

Рутин прищурила темные глаза. Они всегда напоминали Верховной Матери о тлейлаксу.

Харишка встала и медленно пошла к двери.

– О, последствия настанут.

* * *

Всякий раз, когда Шаддам Коррино чувствовал себя расстроенным, он любил сидеть на своем большом троне в императорском аудиенц-зале. Рядом с ним находилась тогда только Вещающая Истину. Преподобная Мать Мохайем всегда держалась в тени, предпочитая оставаться незамеченной, и ее ненавязчивое присутствие не раздражало Императора.

Входя в зал, граф Фенринг знал, что подумает об этом его старый друг. Шаддам задумчиво смотрел на сине-зеленый Хагальский кристалл, который держал в руке, а одетая в черную накидку Преподобная Мать Бинэ Гессерит скромно стояла возле пустого трона Императрицы. Ариката в это время занималась другими дворцовыми делами, мудро решив оставить супруга одного.

Но Фенрингу, так или иначе, следовало встретиться с Шаддамом, чтобы прояснить ситуацию. Он поступил правильно, оставив на Арракисе Грикса Дардика, так как странный ментат умудрялся самим своим видом безумно раздражать Императора. Это бы еще больше осложнило ситуацию.

Утром Лето Атрейдес отбыл с Кайтэйна, забрав с собой свою свиту и свою честь – нарушив все планы Фенринга по уничтожению мятежника Лондина. Разочарованный Шаддам, естественно, обвинит в этом своего лучшего старого друга.

Граф снял позолоченную шляпу и низко поклонился, остановившись перед кварцевым троном, решив соблюсти все ритуальные формальности, ибо к тому располагало поведение Императора. Позолоченную шляпу, подарок супруги, исполнили в древнем стиле – такие носили когда-то кавалеры на первой Земле, черные с серебристой тульей, в этом головном уборе, по уверениям Марго, граф походил на какого-то ослепительно красивого исторического персонажа.

Шаддам испустил долгий глубокий вздох.

– Герцог Лето явился сюда, и мы оказали ему милость и уделили внимание. Он откровенно искал возможности укрепить позиции своего Дома. Как он мог предъявлять такие требования, если отказался принять предложение и сделать то, о чем его просили? – задал Император явно риторический вопрос. – Он же не мог не знать, что за возвышение придется заплатить. Зачем он попусту потратил мое время?

Фенринг заметил, что отороченный золотом плащ Императора выглядел не так безупречно, как всегда.

Мохайем, стоя неподалеку, анализировала каждое произнесенное слово. Она являлась не только Вещающей Истину, но и советником, способным нашептать Шаддаму на ухо хитрую интригу или раскрыть хитросплетения чужих замыслов. Фенринг не любил становиться объектом ее пристального внимания, а кроме того, он знал, что все увиденное она тотчас передаст в капитул ордена Бинэ Гессерит.

– Ах-х-х, он даром отнял время и у меня, сир, – сказал Фенринг, ломая пальцы. – Я потратил массу сил, использовал все свое влияние, чтобы сделать из него нашего протеже. Я рассчитывал, что он проявит большую, э-э, гибкость… и податливость. – Его близко посаженные глаза заблестели, он оживился. – Но усилия все же не пропали даром. Лето Атрейдес удивительный и противоречивый человек с очень неудобной совестью. Он на самом деле хочет возвысить свой Дом, но желает сделать это на своих условиях.

Глаза Шаддама холодно блеснули.

– На его условиях? Не могу же я, на самом деле, позволить каждому аристократу ставить собственные условия! Лето может подать остальным дурной пример, и они начнут задавать слишком много неуместных вопросов. Так я скоро перестану быть Императором.

– Вы правы, сир.

– С другой стороны, при всей его способности портить мне настроение, строгие понятия Лето о чести делают его предсказуемым и надежным. Он спас мне жизнь на Оторио, как, между прочим, и твою, и я глубоко ему за это благодарен. Но его добровольная моральная смирительная рубашка делает его слишком независимым в глазах других. Он что, не понимает, что это я устанавливаю правила?