Амос продолжил тасовать колоду, пока очередная карта не заговорила с его пальцами. Верховный Жрец. Могущественная фигура, в чьей власти браки. Он правит, сидя на троне меж двух колонн. Супружество.

– Как бы не так! – хмыкнула Рыжкова. – Бездушные замуж не выходят.

Амос продолжил внимательно перебирать карты, переворачивая одну за другой, мысленно рисуя в своем воображении такую жизнь, какой он ее себе представлял, – жизнь в маленьком домике вместе с Эвангелиной. Колесо Фортуны. Десятка Пентаклей. Туз Кубков. Любовники. Двойка Кубков. Все вместе они говорили о браке, о любви, которая, подобно воде, разливается повсюду.

Последнее изображение затронуло его за живое: мужчина и женщина, взявшиеся за руки над чашей, символизирующей верность.

Рыжкова скривилась и указала скрюченным пальцем на грудь Амоса.

– Ты видишь то, что хочешь увидеть. Ты затмил карты своими надеждами. Ты читаешь не будущее, а свои надежды.

Ее рука, отяжеленная кольцами, с изогнутым большим пальцем, собрала карты в колоду. Старуха двигала лишь кончиками пальцев с пожелтевшими ногтями. С того момента, когда Амос впервые увидел, как мадам Рыжкова заставляет карты танцевать, прошло довольно много времени. Зрелище это зачаровывало и пугало в равной мере. Остановившись, старушка прижала рукой колоду к ящику. Костяшки ее пальцев побелели от напряжения. Мадам Рыжкова прикрыла веки. Ее лицо сморщилось до такой степени, что изменилось до неузнаваемости. Три раза тяжело вздохнув, старуха начала бормотать что-то себе под нос, раскачиваясь, как пламя свечи.

Что-то разладилось между ними, что-то настолько тонкое, что Амос и не уловил этого.

Рыжкова разложила карты на ящике. Богатство красок на фоне дерева. Четыре карты смотрели на него своими жуткими ликами: Башня, Тройка Мечей, Смерть и Дьявол.

– Как раньше, так и сейчас. Сам видел? Она измочалит и обескровит тебя. Она будет действовать медленно, как вода, точащая камень. – В голосе старушки звучала боль.

Она повторила свой ритуал. Девятка Мечей. Человек стенает, мучимый душевной болью, а над его головой висят мечи. Десятка Мечей. Лежащее возле реки лицом вниз тело проткнуто мечами. Башня. Дьявол. Прежде чем наставница собрала карты и продолжила, Амос схватил ее за руки. Он отрицательно помотал головой.

– Всякий раз одно и то же, – сказала она.

Молодой человек терзался, видя ее мучения, но наставница просила невозможного. Он держал руки старушки в своих и вспоминал тонкие пальчики девушки. Он не знал, как попросить у нее прощения, но готов был исправить все, что только можно исправить. Он надеялся, что со временем женщины свыкнутся с существованием друг друга. Надеяться на это было наивно и глупо, но Амосу всегда нравился Дурак.

Молодой человек выпрямился, стоя на коленях. Доски больно давили на них. Он отпустил руки Рыжковой и медленно нагнулся вперед. Грудь коснулась досок пола между коленями, а лоб – потертых коричневых башмаков. Подчинение? Возможно… Прощение? Он надеялся… Он умолял. Он не издавал ни единого звука. Голова касалась ее ног. Рыжкова, сильно дернув Амоса за воротник, заставила его подняться.

– Мне это не нужно. Ты мой сын, а не слуга и не собака.

Старушка улыбнулась и стала прежней – доброй пожилой женщиной, в обществе которой он проводил много времени.

– Пожалуйста. Я тебя прощаю, но ты должен ее покинуть.

Его пальцы сильнее вжались в пол.

За три года, что прошли с момента его вступления в труппу, Амос сильно вытянулся. В этот миг он жалел, что стал таким высоким. Ему хотелось стоять прямо, гордо расправив плечи, перед этой женщиной, но низкий потолок заставил парня пригнуться, когда он поднялся с колен. Он отрицательно покачал головой, однако ссутуленные плечи смягчили неистовость его отказа. Когда он выскочил из двери фургона и его ноги коснулись травы, ему показалось, что распрямлять плечи уже нет особой необходимости.

Он пустился на поиски Эвангелины. «Я похож на пса», – подумалось ему. Девушку он застал за подготовкой к дневному представлению. Эвангелина плавала в лохани. Волосы ее струились в воде. Платье вздымалось над ней, подобно кувшинке. При его приближении Эвангелина, ухватившись за край лохани, поднялась из воды.

– Почему ты плачешь?

У Рыжковой не было сил бежать вслед за Амосом. Гнев исчез так же быстро, как и возник, и теперь она чувствовала себя пустым мешком. Старуха вновь погадала на картах, надеясь, что на этот раз что-то изменится. На Пибоди не стоит рассчитывать. Он видит только деньги. Мальчик видит одну лишь красоту. Она перевернула карты. Все чаще перед ее внутренним взором возникало лицо ее отца, он смотрел на нее из реки. Амос был рядом. Она переворачивала карты до тех пор, пока пальцы не отказались ей повиноваться.

Она не могла здесь более оставаться. Смерть отца закалила Елену, превратив в суровую женщину, которая рассталась с дочерью только потому, что знала: излишняя привязанность вредит. Амосу все же удалось залезть ей под кожу. У нее осталось не так много жизненных сил. Если она будет видеть, как гибнет ее приемный сын, это ее убьет.

Рыжкова заперла дверь и подождала, пока на землю опустится ночь. Постепенно стихли голоса и тех, кто ложился спать позже всех, – Мелины, Сюзанны и Мейксела. Старуха сняла с головы платок и завернула в него свои пожитки: письма от братьев, портреты, монеты и маленький медный маятник на шелковой нитке, с помощью которого она искала воду и предсказывала будущее. Ее седые волосы отросли и теперь напоминали конскую гриву. От их черноты и шелковистости в те дни, когда ее звали Еленой, ничего не осталось. Если она посмотрит на свое отражение в зеркале, оттуда на нее будет взирать незнакомка.

Лагерь затих. Только Бенно возле костра отрабатывал короткий проход. Акробат был настолько поглощен этим занятием, что, похоже, ее не заметил. Рыжкова, стараясь не шуметь, направилась к подводе, на которой перевозили лохань русалки. Амос должен быть с ней. Он просто не в состоянии противостоять искушению.

Ее мальчик спал. Он лежал, обняв девчонку, укрытый ветхим одеялом. Платок на его голове сдвинулся, из-под него выбились волосы. Его вид напомнил старушке о диком мальчике, которого она видела впервые в своей жизни. Она хотела поцеловать его в лоб, провести рукой по щеке, но это его разбудит… Его или девчонку… А она не желала смотреть в глаза этому существу.

Рыжкова шепотом попрощалась с Амосом, называя его по имени.

Она вернулась в свой фургон, чтобы забрать вещи. Старушка зажгла новую сальную свечу, так как оставленная ею в фургоне почти догорела. Она взяла в руки шкатулку с картами, которые столько всего ей поведали. Если она заберет и их, то ничего не оставит Амосу. Рыжкова хотела, чтобы он ее помнил и любил, хотя бы немножко. Приоткрыв крышку, старушка еще раз взглянула на карты, которые она с такой тщательностью рисовала в свое время, справедливо гордясь их яркими красками. Возможно, наступит время, когда русалка совсем завладеет его душой, и тогда Амос вспомнит, что она его любит, и этого будет достаточно.