После этого Саблин разъясняет, что его действия не попадают под эту статью.

Вопрос:

— Зачем Вы дали пистолет Шейну? Это же преступление...

— Он без патронов, — ответил Саблин.

Затем кем-то из собравшихся был задан следующий вопрос:

— Что ждет родственников тех, кто согласится участвовать с Вами?

Ответ Саблина:

— Я дам радиограмму Главнокомандующему ВМФ с требованием не трогать наших родственников!

Старший лейтенант Фирсов:

— Представляете ли Вы все последствия затеваемой вами авантюры?

Этот вопрос Саблин оставил без ответа.

Лейтенант Овчаров:

— Вы выступаете от себя или от какой-то организации?

Ответ Саблина:

— Я выступаю от себя лично, но думаю, в стране и на флоте меня многие поддержат.

Далее кто-то спросил:

— Что Вы намерены делать в случае невыполнения Ваших требований?

Ответ Саблина:

— При экономном использовании топлива и продовольствия их хватит на 5 суток. После этого будем останавливать все проходящие мимо суда и просить помощи.

Этот ответ вызывает недоумение у собравшихся, и кто-то уточняет:

— У всех или только у иностранных?

Ответ Саблина:

— У всех, кого встретим.

Затем лейтенант Садков попытался призвать Саблина к партийной совести:

— Как же Вы можете такое предлагать, Вы же член КПСС!

На это Саблин ответил так:

— Я считаю, что по убеждениям не могу быть членом КПСС, но вопрос о моем членстве должна решить партийная организация.

В это время в примыкающей к кают-компании кинобудке произошло какое-то шевеление.

Капитан-лейтенант Прошутинский:

— Там кто-то есть!

По версии Саблина, на это он ответил:

— Там свой человек!

По версии остальных участников событий, он ответил так:

— Там мой человек, и он вооружен.

Согласитесь, что разница в вариантах ответа принципиальная.

Любопытно, что по ходу следствия Шейн несколько по-разному интерпретировал приказ Саблина спрятаться в кинобудке рядом с кают-компанией. Так, в начале следствия он говорил об этом так: «Саблин попросил меня во время его выступления перед офицерами и мичманами находиться в киноаппаратной мичманской кают-компании с тем, чтобы наблюдать за присутствующими на собрании и пресечь при необходимости их попытки оказать ему какое-либо противодействие, а также во время проводимых Саблиным мероприятий на корабле охранять командира корабля и не допускать освобождения его из второго поста РТС».

Однако на суде, отвечая на вопрос председательствующего на суде, матрос Шейн уточнил свою роль, отводимую ему в тот момент Саблиным, совсем иначе. «Когда я зашел к Саблину, — показал подсудимый, — он достал из шкафа пистолет и передал его мне. При этом он пояснил, что когда он будет выступать в мичманской кают-компании перед офицерами и мичманами, то через окошечко киноаппаратной я должен наблюдать за присутствующими и в случае нападения на Саблина кого-либо из находящихся в кают-компании пригрозить пистолетом».

Насчет пасторального «пригрозить пистолетом» я что-то не уверен. Как говорил Антон Павлович Чехов, если в первом акте на сцене висит ружье, то в третьем оно обязательно должно стрелять. Да и узкое окошко кинобудки — это место абсолютно не пригодное для демонстрации пистолета. Шейн, что, должен был в узкое оконце высовывать руку с ПМом и вертеть ею в разные стороны? А вот для контроля за ситуацией и для ведения прицельного огня, как из дота, будка киномеханика соответствовала идеально. Поэтому будем честны — если бы Саблин приготовил Шейна исключительно для демонстрации пистолета, то тот должен был стоять рядом с ним или же подслушивать разговор за дверью, чтобы в нужный момент войти и показать всем свой грозный пистолет. Но Шейн расположился в месте, которое как можно лучше было приспособлено именно для ведения огня по находившимся в кают-компании.

Таким образом, факт своего нахождения в кинобудке во время беседы Саблина с офицерами и мичманами в кают-компании мичманов Шейн полностью подтверждает. Признает он и то, что имел в это время пистолет ПМ, переданный ему предварительно Саблиным, но при этом (в отличие от Саблина) не говорит, что в тот момент пистолет не имел патронов. Фактически он подтверждает и задание Саблина — внимательно следить за поведением офицеров и мичманов и в случае возникновения опасности для замполита защитить его.

Безусловно, Шейн был преисполнен важности порученного ему дела. Кто он был еще несколько часов назад? Да простым матросом! Кем он стал теперь — вторым человеком на корабле! Именно он содержит сейчас под арестом самого командира корабля, того, кто еще вчера его в упор не замечал, а сейчас бьется кулаками в люк и умоляет выпустить из заточения. Винтовка, по словам Мао-Цзэдуна, рождает власть, и сейчас эту реальную власть Шейн получил в виде пистолета ПМ и полного доверия со стороны замполита. У меня нет никаких сомнений, что начнись в кают-компании потасовка, Шейн без малейших колебаний применил бы по противникам Саблина символ своей власти. В том, что он бы это сделал с превеликим удовольствием, у меня никаких сомнений нет, тем более что карт-бланш от Саблина на эти действия был уже ему даден.

* * *

Когда Саблин велел определяться и голосовать, офицеры и мичманы опешили:

— Надо подумать!

— Времени нет! — ответил Саблин.

Обрушив на офицеров и мичманов поток информации, Саблин применил известный психологический прием — не давая времени на осмысление, требовать принятия решения. На этот шаг Саблин пошел, так как прекрасно понимал, что как только люди трезво оценят его речь и объявленные планы, то дружно выступят против него.

«Я попросил офицеров и мичманов взять по одной белой и по одной черной шашке, — рассказывал Саблин на допросе 14 ноября 1975 года. — Со смехом и шутками они разобрали эти шашки».

Шуткам и смеху, о которых говорит Саблин, я не слишком верю. Впрочем, часть мичманов была здорово навеселе, так как распитие спиртных напитков в обед и после него было санкционировано самим Саблиным. Пьяные мичмана действительно могли и шутить и смеяться, ибо для них праздник все еще продолжался! Их дело вообще десятое. Над ними столько начальников, которые должны принимать решение. Пьяным, как известно, море по колено, но протрезвление будет не радостным...

О том, что на «Сторожевом» многие мичманы и старослужащие старшины и матросы были, мягко говоря, не слишком трезвы вечером 8 ноября, написал в свое время изучавший события на «Сторожевом» генерал-майор юстиции Борискин: «Как уже упоминалось, свои экстремистские и террористические выходки Саблин объяснял усложнившейся ситуацией. В общем-то, с самого начала он ею не владел. Ее взяли в свои руки хулигански настроенные элементы, многие из которых пребывали в нетрезвом состоянии. Кроме полупьяного матроса Аверина, о котором уже шла речь, был навеселе, к примеру, мичман Хомяков. По его словам, 8 ноября вместе с ним распивали на корабле коньяк и вино мичманы Величко и Ковальченков, Сверев и Гоменчук. Нынешний ярый пропагандист “революционных идей Саблина” мичман Бородай на допросе 25 декабря 1975 года об употреблении спиртных напитков не говорил, но вот как передал свое состояние в тот день: “...мне и во время выступления Саблина, и тогда, когда задавали вопросы, не удавалось соблюсти спокойствие: было какое-то беззаботное и веселое настроение, ведь я только недавно возвратился на корабль из дому. Боцман Житенев да и некоторые другие из присутствующих одергивали меня и просили не улыбаться, не мешать им слушать выступление Саблина. Я же никак не мог воспринять все происходящее серьезно...”»