Она просто вяжет салфетки.

Почему она делает это именно сейчас, когда исчезла Аста, когда погиб Лазарь, – самая большая тайна.

…В коридоре Сережа опустил Белку на пол и приложил палец к губам. Белка кивнула, и в полном молчании они добрались до шкиперской.

– Почему она их выгнала, Парвати?

– Она их не выгоняла, – нехотя ответил Сережа. – Просто предложила уехать. Лето все равно кончается.

– Она была зла на них.

– Она просто расстроена. Мы все расстроены.

– А то, что я рассказала…

– Да. Об этом надо поговорить.

– Я не врунишка, Сережа.

– Я знаю, знаю. Помнишь наш уговор? Никому ни слова?

– Да. Но…

– Знаю, знаю… Я сам рассказал обо всем Парвати. Так что теперь нас трое. Но больше никто не должен знать о том, что ты слышала у скалы.

– Не должен?

– Никто, – подтвердил Сережа. – Наверное, в ближайшие дни тебя навестит участковый…

– Это будет допрос? – вспомнив о Шиле, спросила Белка.

– Ну-у… Не совсем так. Он просто поговорит с тобой об Асте.

– Я должна соврать, что МашМиш ничего страшного не замышляли?

Впервые за время их знакомства Белка увидела совсем другого Сережу – больше похожего на Маш, чем на себя самого. Та же кинжальная улыбка и холодный взгляд, от которого ей снова захотелось плакать. Если Повелитель кузнечиков скажет сейчас бэнг-бэнг-бэнг, Белка нисколько не удивится, просто сразу же умрет, как несчастный Лазарь. Но наваждение длилось не дольше секунды, Сережа стряхнул с лица злую улыбку, заменив ее другой – растерянной и нежной.

– Ты веришь мне, Бельч?

– Да.

– Ты меня любишь?

– Да, – Белкино сердце забилось часто-часто. – Больше всех на свете.

– И я люблю тебя, – Сережа приблизил свое лицо к Белкиному и осторожно поцеловал ее в щеку. – Мы вместе, да?

– Да.

– И всегда будем вместе. Потому что мы – семья. Родные люди.

– МашМиш ведь тоже семья? – спросила Белка.

– Можно сказать и так. Просто в любой большой семье кто-то больше привязан друг к другу, а кто-то меньше.

– Я к ним не привязана. Совсем.

– Знаю. Я тоже не испытываю к ним особых чувств. Это просто данность. Именно они зачем-то посланы именно нам.

– Зачем?

– Наверное, чтобы лучше понять самих себя.

Белка не знает, как вести себя в подобной ситуации. Спорить с Сережей она не умеет, соглашаться – не очень хочется. Без МашМиша она была намного счастливее, а мир состоял из тех, кто любит ее, и из тех, кто относится к ней с симпатией. Это был очень хороший, очень правильный мир, где никто не совершал дурных поступков и Белка их тоже не совершала. Но с появлением МашМиша все изменилось, теперь она знает, что чувства не исчерпываются любовью и симпатией, что есть еще равнодушие, неприязнь, презрение и ненависть. И есть бэнг-бэнг-бэнг. Именно он прострелил замок на двери, отделяющий идеальный Белкин мир от мира реального. Подлая дверь с готовностью распахнулась, и в оберегаемое Белкой пространство хлынули уродливые мрачные тени: на саксауле – вместо красно-белых нежных цветов – наросли водоросли, а там, где еще вчера лежал мелкий ласковый песок, появились камни с острыми краями.

Картинка получилась отвратительной, но и сама Белка отлично в нее вписывается. Ненавидя Маш, Белка пыталась стравить с ней Асту из-за пришлого москвича – и потому наушничала в беседке. Она подслушивала чужие разговоры, хотя приличный человек никогда бы так не поступил. И она – трус. Ничто не мешало ей выйти из-за крепостных багдадских стен и сказать Маш: я все знаю и принимаю бой. Но она испугалась, она чуть с ума не сошла от страха. А к правде всегда должно прилагаться бесстрашие, тогда правда становится особенно ценной, – так утверждает папа. Так, должно быть, считает и Сережа, а Белка – трус, трус!

– …Аста их тоже терпеть не может. МашМиша.

– Надеюсь, когда она вернется, все будет немного по-другому.

– Она ведь вернется, да?

– Конечно, – голос Сережи прозвучал не слишком уверенно. – И поэтому тебе нужно забыть тот разговор на пляже.

– Как это – забыть?

– Вот так! – Сережа положил ладонь на Белкин лоб и тихонько сжал виски; Сережины пальцы – настоящие магниты, вот это да! Не то чтобы воспоминания о расщелине прилипли к ним и покинули черепную коробку, но Белке стало намного легче. В конце концов, не ее вина, что она так и осталась за ширмой, из соображений высшего порядка, – так всегда говорит мама, когда не может найти объяснения какому-то поступку (к поступкам Муравича это не относится). Так решила Парвати, так решил Сережа, они – взрослые и умные, им виднее. А Белка – маленькая девочка, которая в состоянии разглядеть лишь шахматные фигурки, затерявшиеся между камней.

– Я постараюсь, Сережа.

– Этого мало. Ты должна пообещать.

– Я обещаю.

– Это не потому, что я так хочу.

– Ты делаешь это из соображений высшего порядка?

– Именно! – Сережа рассмеялся, как показалось Белке, с облегчением. – Ты очень умная девочка, Бельч.

– А что такое «соображения высшего порядка»?

– Ты не знаешь?

– Ну-у…

– Достаточно того, что уже произошло, Белка. И мы разберемся сами…

– Мы?

– Мы, семья.

– Все те, кто сейчас здесь?

– Не все.

Наверное, Сережа имеет в виду себя и Парвати. Хотя есть еще Лёка и малыши, но пользы от них немного.

– А я?

– И ты, Бельч. Только помни, о чем я тебя попросил.

…Сережа давно ушел, сославшись на то, что должен отправиться в город вместе с Лёкой – встречать родителей Таты и Лазаря. Расспрашивать его подробнее Белка не решилась – это означало бы снова вернуться в грот, к мертвому телу. Но она живо представила себе собственных маму и папу: вот их будит ночной звонок, и чей-то чужой голос сообщает, что с их дочерью Белкой случилось несчастье. Связь не очень хорошая, чужой голос то и дело прерывается, ясно лишь одно: нужно немедленно брать билеты на самолет и вылетать навстречу несчастью. Всю дорогу до аэропорта и в самолете мама убеждает папу, что несчастье имеет множество личин, что оно может быть неокончательным, и все еще поправимо, они прилетят и разберутся на месте. Возможно, Чужой Голос что-то напутал, и несчастье произошло не с Белкой, а с другой девочкой, или мальчиком, или близким родственником Муравича, – и папа впервые жалеет Муравича и думает о том, что никому-никому не пожелал бы беды, даже своему врагу. А мама все говорит и говорит, ни на секунду не останавливаясь, и вертит в руках коробку с овсяным печеньем – Белка так любит овсяное печенье!.. Полет кажется маме с папой вечностью, но к приземлению они оказываются не готовы, – ведь с минуты на минуту проступят контуры несчастья. На трапе маме становится плохо с сердцем, и, если бы не папа, она обязательно упала бы. Чужой Голос встречает их с написанным от руки маленьким плакатом: там указана Белкина фамилия. Мама и папа бросаются к плакату, смотрят только на него и стараются не заглядывать в глаза Чужому Голосу. То есть это папа старается не заглядывать, мама же, напротив, цепляется за взгляд. В этом взгляде нет ничего ободряющего, только печаль. Чужой Голос прерывается, как будто бы телефонный разговор с помехами все еще не окончен. Но он должен быть окончен, прямо сейчас, мука безвестности не может длиться вечно.