— Иначе быть не могло, — говорит Берю, — потому что мы его подписали после полуночи! Мы хоть и торчали, но мы помнили, какое было число.

— Тихо! — приказывает Абей. — Слушать! Уважайте оратора! Заткните свои хлебальники! Ну, так что, дорогой, что это даёт, если контракт был подписан сегодня?

— Это даёт, господин Абей, то, что у вас есть время оставить свой пост в пользу Александра-Бенуа Берюрье и назначить его сегодня П. Д. Ж. компании «Паксиф». И тогда контракт вступит в силу, поскольку он заключён одним и тем же должностным лицом, в чьих руках находится судьба вашей фирмы.

Наступившая тишина напоминает соло арфы.

— Браво, Сан-Антонио, — говорит Старик, кивая, — в самом деле, это решение.

Абей подходит, лавируя.

— У вас есть родители? — спрашивает он робко.

— Благодарение Господу, у меня еще есть мать.

— Ах да. Жаль, я бы вас усыновил, гений, вы гений! А не согласилась бы мадам ваша матушка выйти за меня замуж? О нет, я женат! Ничего, я найду способ отблагодарить вас. Так, я бегу телеграфировать… Через несколько часов Берюрье будет официально назначен директором Компании. Браво! Какой взлёт, дорогой Берюрье! Какая карьера! Уникальная! Сын моряка, внук моряка! Потомок Васко да Гамы! Вы услышите мою речь в большом салоне в честь вашего назначения. Ну, так что, вы переведёте на меня мой чек, сейчас же?

Протягивает документ Берю.

— Ручку! Верните мою ручку! — топает ногами почти бывший прегендир. — Что за манеры! Мерси! Вот, пишите!

— Нет! — вновь режет Старик. — Он ещё не может перевести его на ваше имя по двум причинам. Во-первых, он ещё не президент-гендиректор компании «Паксиф». Во-вторых, как только он им станет, вы им уже не будете!

В полном изнеможении Оскар ложится на кровать каюты.

— Тогда не существует никакого решения! — роняет он (и не пытается поднять).

— Есть, — уверяет Старик. — В контракте говорится, что продажа вступит в силу по окончании этого круиза. Когда он завершится, Берюрье оставит свой пост, вы снова войдёте в должность, и предыдущий администратор переведёт чек на ваше имя. Тогда всё будет законно. Тем временем, если хотите, я буду хранить документы при себе.

— Что ж, хорошо, договорились, — подчиняется Абей, — но ради всего святого, не потеряйте их, Ахилл. Только не потеряйте их!

Бассейн для первого класса на «Мердалоре» находится в самой глубине корабля, бикоз вода в этом месте раскачивается меньше, чем на верхних палубах. Вокруг него загорелые юнцы как будто играют на ксилофоне своими нагрудными крестиками. Есть пузатые пары, которые занимаются тем, что скучают, глядя на неестественно голубую воду. Пахнет хлором, мокрым ковром и лежалым мясом. Почти пустой бар добавляет этому необычному месту какую-то смутную атмосферу тяжёлого похмелья. Позади стойки халдей совсем не выглядит как бармен. Он вроде как не в духе. В пожизненной ссылке на глубину. Он бледный как некто, не видевший дневного света в течение нескольких месяцев. Эдакое блёклое растение. Неподалёку от его стойки из красного дерева располагается сауна-массаж. Об этом написано красивыми английскими буквами на двери с запотевшим стеклом. Я появляюсь там в задумчивости. Этот корабль засасывает меня безжалостно. Какой-то плавучий кошмар! Западня с миражами и ядовитыми туманами.

Жар парильни, пахнущий кремом для втирания, сразу же впивается мне в кожу при моём появлении в клиническом логове массажистов. Стекло, чистое бельё, эмаль, белоснежный фаянс — всё это залито бледным светом, которому не удаётся охладить атмосферу: я сразу же чувствую себя неуютно. Прихожая с металлическим столом. Справа отделение «Дамы», слева «Месье». Позади стола какой-то манерный господин с серебристыми волосами в очень коротком белом халате, очень длинных шортах в голубую и белую полоску и в очках с массивной оправой пишет какие-то подотчётные штучки в противном чёрном гроссбухе.

— Я к вашим услугам через одну секунду, — говорит он, взглянув на меня поверх рогового ограждения своих огромных очков.

И в самом деле, он закрывает свой хитрый гроссбух после того, как осушил чернила зелёной промокательной бумагой толщиной с ковёр.

— Вы на приём? — спрашивает он приветливо.

У него лёгкий намёк на розовую губную помаду, изумительно натуральные накладные ресницы и манера сверкать золотыми зубами, которая могла бы составить реноме восконатирочной фабрике. Короче, старая классная голуба. Тип, который выходит прошвырнуться в компании мальчиков с неловкой походкой, но которые дают ему пощёчины по возвращении домой.

Через другую застеклённую дверь, ведущую к «Грымзам», я замечаю неясный силуэт некоей статной особы, которая лечится от целлюлита с помощью вибрационного аппарата. Она подрагивает в петле из широкого ремня, словно шавка на спине другой шавки.

— Нет, месье, — отвечаю я, — мне нужно кое-что уточнить.

Он высовывает кончик языка промеж своих изумительных зубов на восемнадцать карат.

— Весь к вашим услугам…

Я понижаю голос, чтобы не мешать мотору массажного аппарата.

— Вы, должно быть, в курсе о новых исчезновениях?

Язык втягивается. Рот закрывается.

— Но, месье…

Я вытаскиваю удостоверение.

— Вот, видите, мы можем говорить друг другу всё.

Он показывает жестом, что согласен.

— В таком случае… Да, в самом деле, я знаю о помощнике капитана и о супруге Его Превосходительства. Досадно! Пахнет скандалом…

— И горе тому, кто даст ход этому скандалу, не так ли? Он не считает моё замечание уместным и оставляет его без комментариев.

— В котором часу супруга министра ушла от вас вчера днём? — спрашиваю я холодно.

Он поднимает свои красивые брови, подведённые кисточкой.

— Но она не приходила!

Вы меня знаете! Я замечаю любое изменение голоса, любое напряжение на лице. И почему-то мне на какое-то мгновение показалось, что я привёл этого месье-даму в замешательство.

— Приходила! — настаиваю я. — Она приходила! Блефовать! Давить! Брать укрепления частной жизни и не думать о щепетильностях.

— Уверяю вас, что нет!

— А я вас, что да!

— Может быть, она появилась в тот момент, когда меня не было?

— Да, может быть…

— Я спрошу…

— Вот-вот, спросите!

Он выходит через «дам»[64]. Как только он отрулил, я хватаю его чёрный журнал, в котором он ведёт учёт клиентов. Переворачиваю страницу (задним ходом) и нахожу лист, заполненный накануне. Вижу с десяток имён, одно из которых зачёркнуто. Зачёркнутой оказалась мадам Газон-сюр-Лебид. Я жадно изучаю страницу. Затем переворачиваю и просматриваю сегодняшнюю. В зеркале, висящем на переборке, отражается моя сияющая улыбка.