общественной жизни и поможет радикально улучшить положение социальных низов, оказались несостоятельными. Как заметил политолог и левый активист Крис Катрон, BLM возникло «из разочарования в первом черном президенте»[306]. Однако в контексте американской леволиберальной политики этот протест очень быстро изменил свой вектор и превратился в медийный символ борьбы против «засилья белых мужчин», которую вели отнюдь не афроамериканцы[307]. В действительности речь идет именно о новой версии все того же белого расизма, только теперь обращенного вовнутрь, воспроизводящего в негативном ключе все ту же идею белой исключительности, но замещающую (вполне в духе Фрейда) гордость стыдом и требованием коллективной ответственности рядовых рабочих за действия, которые совершались не просто другими людьми в другую эпоху, но, что особенно важно, представителями совершенно иного, враждебного им класса.

Еще в конце 1990-х годов, когда мультикультурализм и политика идентичности только входили в моду, Славой Жижек предупреждал, что за прогрессивным фасадом этих идей скрывается новый расизм, представляющий «идеальную форму идеологии» (ideal form of ideology) для нового глобального капитализма, культурный проект своеобразного нового колониализма, обращенного не только вовне, но и внутрь самого Запада, когда колонизаторы уже не нуждаются в «национальном государстве — метрополии» (Nation-State metropole)[308]. Более того, народы бывших метрополий сами превращаются в объект колонизации, не переставая оставаться частью капиталистического ядра. Ибо если классический империализм использовал эксплуатацию колониальных и полуколониальных стран периферии для того, чтобы смягчить остроту социальных противоречий в государствах центра, то неолиберализм, напротив, использует тот же метод глобальной экспансии для того, чтобы за счет ужесточения конкуренции отменить многие уступки, сделанные трудящимся в богатых странах, одновременно культивируя среди их населения чувство вины, подрывая их самоуважение и внушая обществу своего рода культ жертвы. Декларировать себя в качестве жертвы, нуждающейся в защите, становится выгоднее, чем солидарно бороться, преодолевая различия, за общие права. Разумеется, это все та же старая максима «разделяй и властвуй», но в куда более циничной и лицемерной форме, чем во времена прежних империй.

Показательно, что стихийные низовые протесты 2021–2022 годов в Канаде неожиданным образом деконструировали систему лозунгов и дискурсивных аргументов, на которых держалась логика политкорректности. Так, например, лозунг «Мое тело — мое дело» (My body — my choice), ранее использовавшийся феминистками, выступавшими в защиту абортов, теперь провозглашался противниками вакцинации, и наоборот, либеральный премьер-министр Канады Джастин Трюдо заявлял недовольным, что не будет считаться с их правами, поскольку они являются меньшинством, хотя перед этим сам же подчеркивал, что приоритетом его политики должна быть именно защита меньшинств.

К счастью, разрыв между левыми и трудящимися низами далеко не всюду был окончательным и необратимым. Например, во Франции выступления «желтых жилетов» и «Конвой свободы» были решительно поддержаны движением Жана-Люка Меланшона «Непокоренная Франция», ставшим крупнейшей силой на левом фланге, тогда как старые левые организации — социалистическая и коммунистическая партии, старательно воспроизводившие новомодные идеи в духе политики идентичности и активно участвовавшие в культурных войнах, стремительно шли к упадку. Однако уникальность успеха Меланшона на фоне последовательной череды провалов других движений, организаций и проектов, сама по себе говорит об остроте проблемы и о необходимости ее осмысления.

ЛЕВЫЕ ПРОТИВ РАБОЧИХ

В начале 2000-х годов американский социолог Томас Франк опубликовал книгу «Что случилось с Канзасом», где было показано, как этот штат, считавшийся оплотом прогрессивного движения, стал консервативным. К ужасу либеральных левых, рабочие в США с начала 2000-х годов предпочитали голосовать за консервативных республиканцев, «обвал, казавшийся столь невероятным и столь необъяснимым, что либеральные комментаторы часто не могли поверить, что это действительно происходит»[309]. Эта тенденция понемногу начала распространяться и на Европу, где, несмотря на привычную связь между рабочими массами и левыми партиями, происходил аналогичный разворот в сторону правого популизма. А левые либералы, бросившие трудящихся на произвол судьбы, не только категорически не желали признаваться в том, что несут ответственность за происходящее, но и категорически не желали сделать хоть что-то, дабы исправить положение. Постепенно в их среде формировалось убеждение, что задача политики состоит в том, чтобы защищать просвещенных и прогрессивных людей, принадлежащих, естественно, к верхушке среднего класса и буржуазии, против дикой массы непросвещенных людей, составляющих низы общества. Курс Демократической партии США на отказ от попыток сохранить голоса рабочих, Том Франк характеризовал как «преступно глупую стратегию» (criminally stupid strategy)[310]. Однако еще более преступной и безответственной была позиция тех левых, что не нашли ничего лучшего, кроме как пристроиться в хвост этому курсу, пытаясь придать более радикальный смысл все той же политике.

В начале XX века Вернер Зомбарт писал: «Соединенные Штаты Америки являются обетованной землей, Ханааном для капитализма. Ведь здесь впервые осуществились все условия, необходимые для полного и ясного развития его сущности. Страна и люди, как нигде более подходящие для развития высших форм капитализма»[311]. Тут нет институтов, оставшихся в наследство от феодализма, ресурсы имеются в избытке, а в хозяйственной жизни здесь господствует «экономический рационализм такой чистоты, какого не знает ни одно европейское общество»[312]. Американские рабочие связывают свои перспективы с двумя официальными партиями, которые, будучи, конечно, выразителями интересов правящего класса, одновременно создают немалые карьерные возможности и для выходцев из низов общества, а заработная плата трудящихся растет гораздо быстрее, чем в других странах. Тем не менее в конце своего исследования об Америке немецкий социолог сделал вывод: «все факторы, задерживающие до сих пор развитие социализма в Соединенных Штатах, в скором времени должны исчезнуть или превратиться в свою противоположность, так что вследствие этого социализм в Америке в ближайшее людское поколение разовьется, по всей видимости, с необычайной силой»[313].

Текст Зомбарта был написан в самом начале XX века, и как мы знаем из истории, в течение последующих ста с лишним лет его прогноз не подтвердился, несмотря на потрясения Великой депрессии, выступления «новых левых» в 1960-1970-х годах и бурное развитие академического марксизма в американских университетах. Причину такого положения дел следует искать прежде всего в том месте, которое Соединенные Штаты заняли в капиталистической мир-системе, став к началу XX века лидирующей экономикой планеты, а затем и глобальным гегемоном. Однако более века спустя после того, как Зомбарт сделал свой прогноз, есть все основания снова вспомнить его пророчество. По мере того как слабеет американская глобальная гегемония, обостряются все внутренние противоречия, долгое время подспудно подтачивавшие социальный порядок в ведущей державе мира. А вместе с этим уходит в прошлое идеологическая гегемония правящих классов, позволявшая им подчинять своей повестке трудящиеся классы Америки. Точно так же и в истории Британии постепенный,