«Маяковский?! – не верил своим глазам Виктор. – Но как такое может быть? Он же самоубийца! И как они оказались вместе?»

– Володя, иди к нам! – позвал Есенин и жестом пригласил Виктора присаживаться.

Тот оглянулся, но пейзаж выглядел обычным для среднерусской полосы: березки шевелили листвой на ветерке, зеленая трава с яркими вкраплениями цветов покрывала участки вдоль разъезженной грунтовой дороги, деревенские дома стояли в ряд, в тени заборов лежали телята, в конце улицы возвышался колодец. Единственное, что было ненормальным, это полное отсутствие людей.

Виктор сел напротив Есенина. Тот смотрел приветливо и улыбался. Подошел Маяковский и вежливо поздоровался. Но имени гостя они не спрашивали и сами не представлялись. Есенин разлил квас по кружкам. Виктор с опаской понюхал напиток, но он пах обычно. И он сделал глоток. Квас показался ему вкусным, насыщенным ароматами тмина и ржаного хлеба.

– А вы странный, – заметил Есенин, наблюдая за гостем. – Вы же… пока не мертвый.

– Вот и я то же хотел сказать! – оживленно произнес Маяковский. – Какими судьбами в наш мир? Вам тут пока не место.

– Так получилось, – нервно ответил Виктор.

Он чувствовал себя все хуже. Хотелось немедленно вернуться в свое обычное состояние, и в то же время любопытство одолевало. Но находиться «по ту сторону» было опасно. Многие ловцы обладали способностью заходить в мир мертвых, но высшие настоятельно рекомендовали там не задерживаться и возвращаться в реальную жизнь как можно скорее. Иначе можно было набраться губительной энергии, потерять себя, заблудиться и остаться в «зазеркалье» навсегда.

– Быть или не быть, вот в чем вопрос! – продекламировал Маяковский и засмеялся. – Да, Сережа?

– А то! Вечный вопрос земных, – с улыбкой ответил Есенин и снова посмотрел на Виктора. – Зачем явились-то сюда?

– Восхищаюсь вашими стихами, – сказал Виктор. – Тайна вашего ухода не дает покоя никому, кто вас любит. Но мне уже все показали, я знаю правду. И не хочу тревожить вас ненужными воспоминаниями.

– Ах, какие мы культурные! – со смехом произнес Есенин.

– Нас тут мало что может потревожить, – встрял Маяковский и отпил квас.

– Но… как вы оказались вместе? – не выдержал Виктор и машинально просканировал энергию поэтов.

Она была не похожа ни на одну, виденную им у живых людей. Ровное серебристо-белое свечение окружало их фигуры.

– Мы в ином мире, – ответил Маяковский. – И не понимаю, что вас удивляет. Вы вообще кто?

– Я принадлежу Ордену ловцов самоубийц, – признался Виктор и стряхнул муху, севшую ему на щеку.

– Ага! – многозначительно сказал Есенин и переглянулся с Маяковским. – То-то вы не совсем нормальный человек! И сюда проникли. А ведь это только мое место. И оно закрыто для посторонних.

– Ловец имеет возможность оказаться там, где находится самоубийца, – сообщил Виктор. – Таковы наши способности. А Владимир… простите, самоубийца.

– Знаете, я ведь прошел все муки ада после своего ухода, когда служил кормом для неких существ, – хмуро проговорил Маяковский.

– Это клан прилипал, – тихо ответил Виктор, с сочувствием глядя на помрачневшее лицо поэта. – Они наши вечные враги. И они не люди, в отличие от ловцов. Их цель – любыми способами заставить сделать последний шаг…

– Ох и мучили они меня! И так изощренно, что я готов был умереть еще раз, только бы ничего не чувствовать, – сказал Маяковский. – А потом узнал, что нужно терпеть до срока своей естественной кончины. Вот и терпел. Бог отпустил мне жизни до шестидесяти трех лет. Ушел я добровольно в тридцать шесть… Но я был тогда в жутком состоянии. Переболел инфлюэнцей, впал в дичайшую депрессию, рядом не оказалось никого, кто бы искренне относился и помог выйти из этого ужаса… И где же были ваши ловцы? Или в те времена ваш Орден еще не существовал?

– Существовал, – задумчиво проговорил Виктор. – Он очень древний, возник раньше розенкрейцеров.

– О, масоны, великие каменщики! – оживленно произнес Есенин. – Слышал про них. Тайный и могущественный Орден. Кое-кто из власть имущих бывших Советов принадлежал к нему. Но это тщательно скрывалось.

– Может, вы просто не помните, – сказал Виктор, обращаясь к Маяковскому. – Но наверняка в вашем окружении кто-то появился и пытался вам помочь. Вы крупная фигура, и Орден не мог допустить. Я уверен в этом!

– Вокруг меня много терлось всяких личностей, – ответил Маяковский. – Тогда поэты были в моде, а меня старались сделать рупором пролетарской поэзии…

– Как меня – крестьянской, – встрял Есенин. – Дураки! Зачем клеить ярлыки? Поэт – понятие вселенское и не принадлежит ни к какому течению. Я вовремя это понял и отошел от имажинистов.

– А в одиночку в те времена было сложно, – добавил Маяковский. – На тебя вешали всех собак. Но ваши слова о ловцах вызывают в памяти кое-кого… Был один парень. Мы познакомились где-то за полгода до того, как я пустил себе пулю в лоб. Звали его Сева. Он тоже писал стихи, но довольно слабые. Зато он умел говорить такие вещи, которые моментально ставили мне мозги на место. Лилечка засела мне в сердце острой занозой, и именно Сева все разложил по полочкам, препарировал, если можно так выразиться, мои чувства. Помню, что в беседах с ним я будто просыпался от долгого наркотического сна и понимал, что супруги Брики ловко мной управляют. Наверное, этот Сева, жаль, даже фамилии его не помню, принадлежал к вашему Ордену. Так вот мне сейчас кажется.

– Скорей всего, – согласился Виктор.

– Надо найти его в мире мертвых, – оживленно проговорил Маяковский и заулыбался. – И выяснить. Вы раззадорили мое любопытство.

– Даже если это был ловец, ему все равно не удалось уберечь вас, – грустно заметил Виктор.

– Думаю, бывают такие судьбы, которые невозможно изменить, – ответил Маяковский. – И никакой Орден не в силах. Я был в сгустке каких-то фатальных событий, отошел от имеющей надо мной власть Лили Брик, хотя все еще любил ее, увлекся Вероникой Полонской… Ну вы-то наверняка это знаете…

– Актриса, жена Льва Яшина, хорошенькая, молоденькая, – тихо произнес Виктор.

– Все было так сложно и болезненно! – с печальным видом проговорил Маяковский. – А тут еще эта инфлюэнца. Тяжело я переболел. А потом такая тоска, смертельная… Вероника пришла ко мне, но не поддержала, а наоборот, начала выяснять отношения, столько всего мне наговорила… Только добавила боли… Она ушла, а я понял, что пустить пулю в лоб самое лучшее. Все разом закончить.

– Не надо вспоминать, – остановил его Есенин. – Сделанного не воротишь.

– И то верно! – ответил Маяковский и снова начал улыбаться. – Теперь мы все здесь, вместе. После отбывания каторги у прилипал я попросил своего ангела-хранителя замолвить за меня словечко и позволить находиться здесь. И мне разрешили. К поэтам особое отношение, мы с рождения словно заложники своих эмоций…