А еще Мария любила перемежать строгую хронологию событиями из прошлого или будущего. Наверное, воспоминания будили в ней острые чувства, и она, как и любой талантливый писатель, стремилась поскорее перенести их на бумагу, пока не остыли. Отрывки выделялись вензелями и отличались почерком — прежде идеально ровная каллиграфия пускалась в легкий пляс, не иначе как от переизбытка эмоций. Хотя сами заметки оставались весьма сухими и сдержанными — что-то в духе дневников Николая Второго.

И все же старался не пропускать на первый взгляд бытовые и малополезные зарисовки вроде знакомства с Владимиром или обращения Анны. И причины на то две: во-первых, дьявол кроется в мелочах и рядовая история может навести на след, который пропустит эпическая былина. Во-вторых, какая-то свинота с помощью воды размыла дальнейший текст до полной неразличимости, тем самым лишив конкурентов важнейшего козыря в расследовании. Что же, надо не забыть пообщаться с рыжим лисом на тему бережного обращения с чужими книгами, а до тех пор придется изучить то, что осталось после его шаловливой редактуры.

"Мы познакомились еще на Великом Посольстве, когда юный царь посетил с визитом Пруссию. Петра сильно интересовали наши тактика и железная дисциплина, он очень хотел найти учителей для своей новой армии и потому нанял младшего сына известнейшего воинского рода — якобы в качестве личной охраны. Я в то время как раз заканчивала медицинскую академию в Берлине, и для успешного выпуска требовалась углубленная практика. Я слышала, что царь Петр — жесткий и храбрый правитель, мечтающий о росте и развитии империи. Ему пророчили немало войн, что и послужило главным мотивом отправиться в Россию вместе с Посольством и на месте улучшить навыки в полевой хирургии.

В те годы женщин не воспринимали всерьез в качестве врачей, а над научным подходом в медицине откровенно посмеивались. К чему эти сложные инструменты, зелья и методы, если можно использовать магию? Во время поездки надо мной всячески потешались, а однажды старший клирик отряда предложил постыдный спор. На стоянке старый охотник перепутал напарника с кабаном и всадил ему в гузно крупную дробь. Ежели я со своим образованием справлюсь лучше, чем простой орденский служка — меня ждут почет, слава и полное содействие в изысканиях. Если же проиграю, до самого Петербурга буду стряпать еду на весь отряд.

Не знаю даже, зачем я согласилась — наверное, взыграли самолюбие и гордыня, а их недаром считают смертными грехами. Хотелось доказать бородатым мужланам, что я не зря семь лет корпела над книгами и тряслась от ужаса в анатомических театрах. Я согласилась — и, разумеется, проиграла. Служка успел полностью залечить свою половину, пока я возилась только со второй дробинкой. На хохот и свист заглянул Анхальт — высокий, мрачный и гладко выбритый, с длинными светлыми волосами. Я старалась держаться от него особняком, потому что очень многие еще на родине говорили, что у него вместо сердца осколок льда. И тем не менее, наемник не оставил меня наедине с оскорблениями, но при том не стал настаивать на отмене спора. Мол, сама согласилась — теперь страдай, будет впредь наука.

Я не собиралась возмущаться и строить из себя кисейную барышню. Наоборот, с радостью приступила к новым обязанностям на кухне, ведь там меня никто не донимал, ибо считал, что теперь-то баба на положенном месте. Однако пару дней спустя ко мне прибежал тот самый клирик, что затеял спор, и срочно вызвал в лазарет. Как оказалось, охотнику стало совсем худо — начался жар, лихорадка и страшные боли в ногах. Клирики не понимали, как помочь бедолаге, и Вальдемар велел позвать за врачом.

Первый же осмотр выявил сильные очаги воспаления в ягодичной мышце — как раз той, над которой корпел служка. В обычных условиях редко случается так, что гной поражает заросшую рану — как правило, болезнь как раз не позволяет ей нормально зажить. Но служка просто залечил входные отверстия, наплевав и на каналы, и на саму дробь, которая и вызвала заражение, ибо ее для спасения от влаги хранили в мешочках, пропитанных прогорклым жиром.

В итоге пришлось проводить операцию прямо на ходу в тяжелейших условиях — вскрывать, извлекать, дезинфицировать, а уж потом позволить клирику закончить начатое. Да не абы как, а с поэтапным исцелением, начиная с самого дна и до входного отверстия. К счастью, несчастного удалось спасти, весть об этом разнеслась по каравану, и Анхальт велел признать спор ничтожным и принести мне извинения. Думаю, из-за этого он не понравился клирикам уже тогда, однако мне пришелся весьма по душе, несмотря на внешнюю прохладу. После более тесного знакомства я назвала его айсбергом с горячим сердцем, а познакомиться поближе волей-неволей пришлось. На следующий же день Вальдемар предложил пойти в обучение к его полевым медикам, и я не смогла отказаться — и дело не только в столь необходимой практике«.

Далее шли замаранные страницы с летописью, а между ними — небольшие сноски и заметки на полях. Например, такие:

«Вскоре после битвы под Нарвой Анхальт пришел ко мне в шатер и пожаловался на странное и малоприятное самочувствие. Его бросало то в жар, то в холод, сердце то неслось в галоп, то замирало до тридцати ударов, а боль в мышцах и костях сменялась приступами эйфории с вкраплениями звериной ярости. Прежде спокойный и уверенный в себе мужчина изошел потом и не знал, куда деть руки, ведь это были не единственные симптомы. Серебряный нательник крестик стал жечь, как сок борщевика, кожа — обгорать и шелушиться даже в пасмурный день, запах чеснока вызывал аллергию, а мясо с кровью — удовольствие, сравнимое с сексуальным.

Более того — от неведомого недуга страдал не только он, а весь отряд. И началось это после того, как их доставили в полевой госпиталь. Вальдемар смутно помнил, что вместо привычного лечения магией света ему вкололи шприц светящейся алой жидкости, после которой и начались загадочные изменения. Анхальт полагает, что это разновидность лихорадки от гангрены или иной заразы, но я уже встречала похожие описания — в старинных алхимических трактатах, изысканиях аль-Хазреда и средневековом „Молоте ведьм“. Все перечисленные симптомы подходят идеально, но не скажу же я своему покровителю, что он невесть с чего обратился в персонажа из древних легенд и холопских баек. Кто же в это поверит? Аж самой смешно».

— Что вы там такое интересное читаете? — Щедрин присел на край кровати.

— Жалкие крохи от того, что помогло бы нам найти убийц. Каминский подсуетился, чтобы замести следы.

Я протянул листы соратнику, а сам подошел к окну и с превеликим удовольствием размял затекшую спину. Заодно полюбовался видом на Большую Неву — захламленную, с разбитой набережной и подернутую зеленым туманом. Однако днем марево было заметно реже, а с высоты третьего этажа открывался вид на середину русла, благодаря чему даже сквозь мутную воду я заметил кое-что крайне любопытное. А именно — остов маломерной канонерки с развороченным паровым котлом и сломанной мачтой, из-за чего корабль невозможно заметить с берега.

Судя по расположению, посудина прибыла со стороны финского залива, не встретив особого сопротивления. Насколько помню, в нашем мире в начале девятнадцатого века никто не штурмовал северную столицу подобным образом. Значит, налицо проделки участников того самого Крестного Похода, которые каким-то чудом беспрепятственно прорвались аж до дворца. Что довольно странно — если Анхальт знал о восстании, то почему не укрепил оборону города, где проживали жена и дочь?