Татищев подошел к бюро и сунул ладонь в открытую дверцу, тотчас нащупав два открытых потайных ящичка. Они были пусты.

«Ясно, — подумал Павел Андреевич и еще раз проверил внутренность пустого бюро. — Она взяла нечто, бывшее ценным для генерала, и, возможно, была права, когда говорила, что пришла сюда исполнить какое-то обязательство перед ним».

— Что же находилось в бюро? — спросил он вслух, и кто-то за его спиной ответил:

— Дык записка, ваше высокоблагородие.

Татищев резко обернулся и увидел Степана, переминавшегося с ноги на ногу.

— Так что, это, докладаю вам, ваше высокоблагородие, что тридцать горячих получены мною сполна.

— Что ты сказал?

— Выпороли меня, господин подполковник, за милую душу, — осторожно потрогав себя за задницу, доверительно поведал лакей. — За что мы вам премного благодарны и несказанно щасливы. Желаю заверить вас, что более уже никогда и не под каким видом ваше приказание не…

— Нет, что ты до этого сказал? Про записку?

— А что про записку?

— Ты сказал, что в бюро находилась записка, — начал понемногу вскипать Татищев.

— Сказал, — охотно согласился лакей. — Только теперь ее там нетути.

— Ее та барышня взяла, что вы впустили? — осторожно спросил подполковник.

— Ну да, — охотно ответил Степан. — Барышня из ентой бюры записочку достали да в рукав и сунули.

— Сам видел?

— Сам, — подтвердил лакей. — Так что, это: за науку вам, ваше высокоблагородие, агромаднейшая благодарность. Оно ведь как: коли провинился, то обязательно должон быть наказан. Это — закон. Нешто мы не понимаем, что не токмо в чем-то большом, но даже и в самом малом порядок должон быть. А то нашего брата распусти, так вскорости мы барам и на головы сядем…

Не говоря более ни слова, подполковник Татищев повернулся и пошел прочь. Он шел анфиладою комнат, четко печатая шаг, и звук его шагов гулко разносился по квартире покойного генерала. За ним, отстав сажени на полторы, шел на полусогнутых Степан. Он неестественно широко расставлял ноги, как ходят только что лишенные невинности девицы, статские, проскакавшие верхом с десяток верст, да еще выпоротые в полицейском участке лакеи. Степан шел и преданно смотрел в подполковничью спину. Взгляд его был благодарственным и теплым.

Как девица Турчанинова пыталась поразить подполковника Татищева своими способностями и что из этого вышло. — Все беды от баб, господа. — Пришел, увидел, победил. — На всякого мудреца довольно простоты. — Может статься, и жизни не хватит. — Означает ли кивок головы знак согласия?

«ФОТСТ ЦЪПЖО ШЕСИНАУЯ УНКЖЬ КФУЦОТСХУ РУСКБК ЛЕСШЦЕК ЕОНУЮ УУСРЧСПЖЧ УВУЙТЭ НЦИДЦ СЗЫВЫЬ»

Галиматья какая-то. Анна попробовала прочитать слова задом наперед.

«ТСТОФ ОЖПЪЦ ЯУАНИСЕШ…»

Не лучше. Может, это шифрованная записка, содержащая какой-то важный секрет? Но тогда ей самой, без посторонней помощи, никогда не прочитать, что в ней написано.

Интересно, подполковник Татищев знает про способы тайнописи и шифровки секретных посланий?

Стук в дверь прервал размышления Турчаниновой.

— Подполковник Татищев.

— Долго будет жить господин подполковник.

— Чево?

— Ничего, проси.

Анна Александровна вышла к Татищеву через четверть часа. Хотела, правда, подержать его в гостиной подольше, хотя бы с час, да не давал покоя вопрос: владеет подполковник секретами тайнописи или нет. Только вот как не вызвать у него подозрения? Ведь сию записку она взяла тайно, без спросу, все равно что похитила. А за воровство по головке не гладят.

Поздоровавшись и извинившись за ранний визит, что было проделано явно через силу, Татищев сразу перешел к делу.

— Я пришел к вам с тем, чтобы вы отдали мне записку, которую изъяли из тайника в бюро генерала Талызина, — безапелляционно заявил он. — «Изъяли» — еще слишком мягко сказано.

— Вы смеете обвинять меня в воровстве? — подняла пылающий взор Турчанинова.

— Я только прошу вас отдать мне записку, сударыня, — буркнул Татищев, не собираясь вступать с Турчаниновой в полемику. — Точнее, требую.

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Прекрасно знаете. Один из лакеев видел, как вы забирали ее из бюро. Так что, если вы не хотите неприятностей, немедленно верните записку.

— Вы меня пугаете? — возмутилась Анна Александровна.

— Вовсе нет. Просто в уложении о наказаниях есть статья о сознательном препятствии следствию. Ваш случай именно таков.

— А какому следствию, позвольте вас спросить?

— Следствию по делу о… — Павел Андреевич на мгновение запнулся, — скоропостижной кончине генерал-лейтенанта Талызина.

— А разве производятся следствия по поводу скоропостижных кончин? — недоверчиво спросила Анна.

— В отдельных случаях, — нехотя ответил Татищев.

— Значит, вы тоже думаете, что генерал Талызин умер не своей смертью?

— Я ничего не думаю, сударыня, — отрезал подполковник, — я только исполняю приказания.

— Выходит, тот, кто отдает вам приказания, полагает, что Талызина убили? — не собиралась отпускать вожжи Анна Александровна.

— Я не знаю, о чем думает мое начальство, — устало произнес Татищев и с каким-то странным любопытством посмотрел на Турчанинову. — Вы что, с луны свалились? Не знаете, что говорят о его смерти в столице? Вы ведь, кажется, были коротко знакомы с генералом?

— Была, — согласилась Анна.

— Ну, так что вы из себя дурочку-то строите?

— Что?! — вспылила Анна, меча огненные взоры на подполковника. — Да как вы смеете, сударь!

— А вы как смеете препятствовать дознанию, сударыня? — спокойно парировал выпад Павел Андреевич. — Немедленно отдавайте записку! Иначе…

— Что иначе? — в упор посмотрела Турчанинова. — Отправите меня в полицейский участок, чтобы меня выпороли? Или засадите в каталажку?

— Скорее, последнее, — вполне серьезно ответил Татищев.

— А у меня к вам другое предложение.

— И какое же? — не без сарказма спросил Павел Андреевич.

— Вы берете меня в расследование, а я показываю вам записку из бюро Талызина.

— Показываете? — едва справился с возмущением подполковник.

— Если вы позволите мне участвовать в расследовании гибели генерала Талызина и поделитесь со мной всем, что вы успели узнать, я, так и быть, отдам вам записку.

— Вы и так мне ее отдадите, — заверил Татищев.

— Что отдам? — сделала непонимающие глаза Турчанинова.