такого же размаха, как в вооруженных силах: генеральный подрядчик, субподрядчики, консультанты, различного рода оборудование, день за днем, час за часом сменяют друг друга в определенной последовательности. Наблюдение за реализацией проекта дает не только чувство удовлетворения, но и ощущение серьезной ответственности. Что касается меня, то переход от проектирования к возведению также рождает чувства, в которых я признаюсь с некоторым смущением. Тысячи рабочих превращают в реальность то, что начинало свою жизнь как каракули, сделанные в самолете на листке бумаги.

В конце концов власть действительно перешла к новому правительству – Брайану Малрони и Прогрессивной консервативной партии, – но к тому моменту Национальная галерея уже обретала форму на речном мысе. Малрони принял проект, и именно он разрезал ленточку на открытии. Несчастливым событием стал уход Джин Боггс. Она была близким соратником Трюдо, и его отставка действовала на нее угнетающе. Джин всегда ценила свою независимость, а теперь ей преградила дорогу бюрократическая цепь инстанций, к указаниям которых ей приходилось приспосабливаться и перед которыми она должна была отчитываться. Это был печальный момент. Персонал галереи был не просто лоялен к Боггс – ее любили, и уход Джин остро ощущался.

Открытие музея в 1988 году стало грандиозным национальным событием. Трюдо больше не был премьер-министром, но перед официальными церемониями мы с ним за пару часов прошли по зданию. Я видел по его улыбке, насколько он горд. Мы с Михаль устроили в Большом зале званый обед для четырехсот человек – не только друзей, семьи и близких компаньонов, но и для многих людей, которые сыграли свою роль, большую или маленькую, за пятилетнюю историю проектирования и строительства. В тот вечер, когда состоялось официальное открытие, в здании было не протолкнуться. Вместе с музыкой и фейерверками в воздухе витало чувство национальной гордости – для канадцев не характерно выставлять подобное на всеобщее обозрение.

Мы с Михаль в момент, когда Национальная галерея Канады начала свою общественную жизнь, 1988 г.

Одним из самых трогательных моментов в моей профессии архитектора мне довелось пережить на следующей неделе после открытия Национальной галереи. Поднявшись по рампе в Большой зал, мы с Михаль встали в его центре. Мимо нас проходила женщина с маленьким сыном, лет шести. Мальчик посмотрел вверх и спросил у своей мамы: «Там живет Бог?»

Я живу, не приспосабливаясь к прихотям критиков. Многие из них, по-видимому, подвержены влиянию моды, настроению момента, каким бы оно ни было. Лишь немногим удается подняться до уровня Льюиса Мамфорда, Ады Луизы Хакстейбл или Вольфа фон Экардта с их твердыми принципами и неослабевающей интуицией. Представители общества в целом, голосуя своими ногами, оказываются неплохими критиками. А время – лучший судья. Но время не владеет газетами.

Архитектурный критик The Globe and Mail, самой солидной канадской газеты, не поддался очарованию Национальной галереи. Адель Фридман отреагировала с осуждением, и я привожу здесь несколько пассажей, чтобы напомнить самому себе о том, что в архитектуре, как и в других творческих профессиях, восприятие твоей работы иногда похоже на пощечину:

Так что мы имеем? Низкое L-образное здание, связанное надземным мостом с отдельным блоком для хранителей, все – одна сплошная загадочная мозаика брызг и шорохов, ячеистого и модульного, блестящего и тусклого. Галерея, которая спланирована вдоль двух сливающихся главных осей, задуманных как микрокосм города, непонятна и не похожа на город. Снаружи она выглядит как большая, покрытая гранитом коробка с наложением рудиментарных исторических отсылок – украшенный сарай со слишком большим количеством аксессуаров в одних местах и оголенный в других…

Проблема – в недостатке связности, в отсутствии всеобъемлющей концепции в контроле фрагментов. Несмотря на смелые жесты, Национальная галерея – само воплощение выжидательной позиции. Это и не городское здание, тесно связанное с улицей, и не такое, которому суждено блистать в роскошных угодьях…

Кажется, будто Сафди, громкоголосый критик постмодернизма, не решился прибегнуть к открытому символизму, присягнув вместо этого уклончивой иносказательности. Вот почему Большой зал кажется одновременно помпезным и безвольным; в нем не хватает сюжета. Несмотря на то что Сафди – без сомнения, полководец, который может заставить проект продвигаться и способен завоевать доверие своих клиентов, великолепная фактурная площадка его перехитрила.

Главный редактор газеты счел необходимым написать уравновешивающую статью в том же выпуске. Энтони Льюис из The New York Times, который посетил открытие, восхищенно написал о здании. Так же как и Пол Гольдбергер. Я не переставал удивляться: неужели это написал тот же человек, который в пух и прах разнес меня за проект Коламбус-центра? Гольдбергер понял, чего мы пытались добиться. Он писал:

Крупномасштабный музей – музей как городской монумент – это главный тип здания нашего времени, и его проблемы редко решают так чутко, как в Оттаве. Господин Сафди создал замок из стекла, бетона и гранита, который способен произвести такой же эффект, как любой крупный музей последнего поколения, но здесь ощущение феерии совсем не затмевает искусство. Наблюдается удивительный баланс между архитектурой представления, характерной для общественных пространств этого здания, и архитектурой покоя, которой отличаются выставочные залы: в музее Оттавы можно на мгновение стать бодрым и оживленным, а уже в следующий миг погрузиться в задумчивость.

На протяжении многих лет Национальная галерея демонстрирует свою способность расширять общественное пространство города. Благодаря открытости дизайна и характеру ее публичные пространства стали местом проведения множества государственных, общественных и неофициальных встреч – и все это в дополнение к ее главной роли храма искусства. Брайан Малрони стал давать правительственные обеды в Большом зале, а премьер-министр Джастин Трюдо, сын Пьера, делает это в наши дни. Первый обед, устроенный им, состоялся в 2016 году в честь саммита лидеров Северной Америки. Я испытывал сильные эмоции, наблюдая, как Трюдо, Барак Обама и президент Мексики Энрике Пенья Ньето медленно поднимаются по длинной рампе, устланной красной дорожкой, к Большому залу.

* * *

В библейской истории об Иосифе за годами изобилия следуют годы голода. Мой опыт в Канаде оказался полностью противоположным. Национальная галерея Канады и Музей цивилизации в Квебеке открыли множество возможностей, и они продолжали появляться: Монреальский музей изящных искусств; здание мэрии Оттавы (Сити-Холл); Публичная библиотека Ванкувера; Центр исполнительского искусства Форда тоже в Ванкувере; наконец, терминал № 1 международного аэропорта имени Лестера Пирсона в Торонто.

В то время Мексика тоже стала важной частью нашей жизни. В 1989 году мы с Михаль и нашими дочерьми Кармеллой и Ясмин в последнюю минуту взяли отпуск и присоединились к моему брату в Пуэрто-Эскондидо, штат