Софья, – снисходительно улыбнулся Колесников, – жизнь складывается так, как ты ее сам складываешь. Нечего на судьбу пенять. На себя надо оборотиться.

– А я с вами не согласна, но спорить не буду.

– Отчего же это? Спорьте, – великодушно разрешил Сергей Мефодьевич.

Он уже предвкушал этот спор, вернее, монолог с привлечением примеров из собственной жизни, как иллюстрации об упорстве человека.

– Окей, – ровно сказала Софья, – мы о Коле судим по его месту работы. То есть по внешним признакам. Тогда я вам скажу, что я ушла далеко от вас, поскольку моя машина современная, редкая, очень дорогая. Мои босоножки стоят больше, чем вся одежда, которая на вас. Задаю вам вопрос: как это так вы «сложили» вашу жизнь, если не смогли купить то, что смогла купить я?

Колесников не ожидал такой грубой прямоты. Он почувствовал себя взбешенным: «Что она себе позволяет? Насосала, поди, все это!»

– А как вы это все заработали? – вкрадчиво спросил он.

– Трудом. Тяжелым, мужским трудом, а не так, как вы имели в виду. Я же по лицу вашему все поняла. Я независима от мужа и других мужчин. Понимаете, я сама себе все могу купить. Вернее, все, что считаю нужным. Но у меня голова на месте. Мне понты дешевые не нужны.

Колесников замолчал, сохраняя на губах усмешку. Софья его пригвоздила. Он рассчитывал, что она будет деликатничать, как обычно это делают женщины. А она не постеснялась ткнуть его в старую, конца девяностых, «мазду», в его дешевые джинсы… А еще озвучила непристойный намек. «Стерва, столичная стерва. Самомнение, как у… как у…» – Колесников так и не нашел сравнение.

– Сережа, а мы уже почти приехали, мне у любого выхода из метро, у любого, – Софья собрала все свои вещи, перекинула сумку через плечо.

– У любого так у любого! – пожал плечом Колесников и стал перестаиваться.

Он злился на все. И на то, что она защитила сторожа, и на ее выпад, и на то, что он так бездарно потратил этим двадцать минут поездки. «На что она мне сдалась? И ничего в ней особенного нет. Вообще никакая. Даже некрасивая. И гадости говорит. Вера так бы никогда не поступила. Вера… Она интеллигентная, по-настоящему интеллигентная».

– Спасибо вам большое, Сергей. И простите за некорректный спор. Но я не люблю, когда к кому-то относятся с высокомерием. Не люблю, когда за спиной насмехаются. А Николай очень добрый, умный, талантливый. Я его очень уважаю, – Софья дотронулась рукой до его руки.

И он, сам того не желая, накрыл ее руку своей ладонью.

– Я не прав был, простите. И вы такая хорошая!

– Я – замечательная, – согласилась Софья, – но вас сейчас оштрафуют за стоянку в неположенном месте.

Она указала на дорожный знак над их головами.

– Да и черт с ним: штрафом больше, штрафом меньше. Телефон свой дадите?

– Дам, – просто ответила Софья и вынула из сумки визитку.

– Спасибо, я сегодня же позвоню, – улыбнулся Колесников.

Вечером он ей позвонил.

– Вам удобно разговаривать? – спросил он шепотом.

– Удобно. Муж будет поздно.

– Может, мне лучше звонить днем? – спросил Колесников.

Софья задумалась.

– А мы будем говорить о чем-то неприличном? Тогда, конечно, лучше днем. Ведь день для этого и существует. Для всего неприличного. Вы ведь женаты, как я успела заметить.

У Колесникова екнуло сердце.

– И вы специально уставились в телефон. Чтобы… чтобы не выдать… что мы как бы знакомы?

– Представляете, да. Даже знакомы не были, даже слова друг другу не сказали, а захотелось притвориться.

– И я, и я, – заторопился Сергей Мефодьевич, – и я куда-то там отвернулся. Вера… Жена догадалась.

– О чем?

– О чем-то. О чем мы с вами тоже пока не догадывались.

– Боже, – рассмеялась Софья, – какой мистический роман у нас. На уровне ощущений.

– Не такой уж мистический. Я даже хотел купить новое постельное белье, – вдруг признался Колесников, – понимаете?

– Понимаю. Очень хорошо понимаю. Такое бывает.

– И что же нам делать? – растерялся Колесников, поскольку разговор зашел в тупик.

– Вы меня спрашиваете?

– Да… То есть я знаю, что делать. Но вы такая грозная, что, боюсь, пошлете.

– Могу, – деловито сказал Софья, – но вас я уже напугала. Больше не буду.

– А давайте на «ты» перейдем?

– А давай!

– Только не называй меня Сережа!

– Так жена называет?

– Ну…

– Ясно, путаться не будем.

– Софья, ты любишь музыку?

– Мне некогда любить музыку. В машине у меня вечные мелодии французской эстрады. Я их слушаю, как только за руль села. Я работаю на работе, дома, в машине.

– Мы это исправим!

– Попробуй! – рассмеялась Софья. – А пока я пойду спать, завтра рано вставать надо.

– Спокойной ночи! До завтра, – попрощался Колесников.

Весь вечер он сидел за письменным столом и составлял план мероприятий на неделю. Ему казалось, что его миссия заключается в том, чтобы освободить Софью от каждодневного изнурительного труда и указать путь к прекрасному.

Как всегда, все было прекрасно. Так прекрасно, что сердце до сих пор ходуном ходило. Сергей посмотрел на Софью, которая лежала рядом с ним. Ягодицы, покрытые ровным загаром, были предметом его особой ревности. И каждый раз Сергей Мефодьевич говорил одно и то же.

– Ладно, допустим, я понимаю, зачем ты ходишь загорать в солярий. Вернее, я считаю это блажью, можно ведь и на реку съездить в выходные. Но ладно, ты любишь ходить в солярий. Но объясни мне, зачем там загорать без трусов? Все равно тебя же большинство видит в трусах! Ты же без трусов не ходишь?

– Не хожу, – отвечала Софья.

– Так зачем ложиться на грязную лежанку без трусов?!

– Во-первых, она чистая. Там обрабатывают поверхности. Я еще и сама протираю. Во-вторых… А во-вторых, я не знаю. Мне нравится, когда я вся такая.

– А кому еще нравится? Мужу нравится?

– Наверное, – пожимала плечами Софья.

– А что он говорит?

– Ничего. Он привык.

Колесников возмущенно крякал.

Сегодня он провел ладонью по гладкой коже.

– Ты чем кожу мажешь? – спросил он грубовато.

– Да чем-нибудь. Что под руку попадется.

– Так уж и чем-нибудь! Это ты-то!

– Представь себе, – рассмеялась Софья и перевернулась на бок. Груди тяжело свесились набок. Женщину это не смутило, она не прикрылась простынкой, осталась лежать, как лежала.

– Ты себя любишь, – заметил Колесников, – себя не стесняешься.

– Зачем себя стесняться?! – улыбнулась Софья.

В нем заговорило раздражение. Сам он укрыл свое бледное тело до подбородка, смущаясь веснушек на плечах и худых волосатых ног. «Хорошо, что она во время близости глаза закрывает, а то сразу сбежала бы!» – подумал он, увидев однажды их отражение в зеркале платяного шкафа.

Все чаще он