– Поехали, – говорит она. – Расскажешь по пути. Я вполне могу обойтись без того, чтобы этот трахатель собственной секретарши всадил пулю в мою тощую задницу.

Мы снова выезжаем на федеральное шоссе. Я посматриваю в зеркало заднего вида – проверяю, не виден ли там «Додж». Моя спутница проверяет сообщения, поступившие на ее телефон по электронной почте.

– Ты ждешь от кого-то звонка? – интересуюсь я.

– Нет, это просто нервный тик, – говорит Элейн. – Когда я завожусь, то сразу начинаю играть с кнопками этой штучки.

– Это у всех, значит, такой нервный тик.

О’Брайен берет себя в руки и снова спрашивает, что я видел в кабине грузовичка.

– Тряпичную куклу. Помнишь, я тебе рассказывал, ту, что голосовала на дороге?

– Ага. Незабываемая тряпичная кукла. Но она там была не одна, да?

– Ты не поверишь, если я скажу, кто там был с ней.

– Тебе уже поздно предварять все свои рассказы всякими глупыми предисловиями.

– Кукла трахалась с одним мужчиной. Очень активно трахалась.

– Мне казалось, что она была мертвой.

– Да, мертвой. И у меня возникло подозрение, что мужик, с которым она развлекалась, тоже мертв.

Моя подруга поглощена изучением экрана своего телефона. Потом она вздыхает и выпрямляется. Глаза ее блестят каким-то сумасшедшим блеском.

– Так кто это был? – спрашивает она. – Говори.

– Уилл Джангер.

Элейн со свистом всасывает воздух, да так резко, что в первый момент я решаю, что ее прихватил приступ боли.

– Вот что я хочу у тебя спросить… – говорит она.

– О’кей, спрашивай.

– Ты сегодня свой телефон проверял?

– Нет. Кроме того, я же весь день сидел рядом с тобой. Разве ты не видела, что я его не проверял?

– Нет.

– А почему это так важно?

– Последнее сообщение, которое я получила, пришло от Дженис с нашего факультета психологии.

– И что это за сообщение?

– Там была авария, вчера вечером. Машина врезалась в опору эстакады на шоссе с Лонг-Айленда, – говорит моя коллега, снова со свистом всасывая воздух. – Уилл Джангер погиб четыре часа назад. Вот так, Дэвид.

И вот мы – двое профессиональных болтунов, со странными мыслями, вертящимися в двух наших ученых башках, – едем дальше, совершаем длинное путешествие от Дентона, штат Техас, до Александрии, штат Луизиана. Обмен репликами между нами весьма ограниченный: «Ты не проголодалась?» или «Вам добавки, доктор?» Возможно, мы пытаемся при этом как-то собраться с мыслями, что-нибудь придумать. А возможно, мы все еще не отошли от шока. Или мучаемся мыслью о том, попадем ли мы когда-нибудь обратно домой. Единственная определенность – это дорога перед нами, сверкающая и равнодушная. И еще солнце, просвечивающее сквозь окна машины, и клочья вязкого воздуха, липнущего к шее. Мы приветствуем приближение Юга задумчивым молчанием и все более частыми отказами кондиционера.

На ночь мы решаем остановиться в городишке Опелусес, в Южной Луизиане. Мотель «Дубрава», как выразилась О’Брайен, предлагает номера по цене «меньше, чем стоит стакан «отвертки» в отеле «Алгонкин», так что мы берем два смежных номера, соединенных дверью.

Спать невозможно. Я знаю это, еще даже не начав пытаться уснуть. Поэтому снова раскрываю дневник Тэсс. Нахожу еще одну запись, которая подтверждает, что моя дочь знала о том мире, в который я сейчас влез, знала настолько больше меня, что трудно даже себе представить.

Я знаю, откуда берутся всякие задиры и хулиганы.

У нас в классе есть одна такая. Ее зовут Роуз. Наверное, самое неподходящее имя для такого человека.

Ее все боятся, этой Роуз. Даже мальчишки. Не то чтобы она какая-то здорово крутая или что-нибудь в этом роде. Если посмотреть на ее фотку, ни за что не испугаешься. Но если она находится в комнате рядом с тобой, ты это здорово чувствуешь. И когда она на тебя смотрит, тебе хочется, чтоб она отвернулась.

(Роуз немножко толстовата. И у нее уже сиськи растут. У первой в нашем классе. А ногти у нее длинные и грязные, как будто она ими землю роет. Жируха с грязными ногтями и сиськами.)

Ко мне она никогда не пристает. Это потому, что я знаю, почему она такая. Я даже однажды сообщила ей это – шепотом, на ушко: «Ты думаешь, что у тебя есть тайный друг, но он тебе вовсе не друг».

После этого она на меня ТАК поглядела… Такой, знаете, взгляд типа: «А ОТКУДА ты это знаешь?!»

И больше она ко мне не пристает. Вроде как теперь это она меня боится.

Мисс Грин однажды специально прочитала нам целую лекцию про задир и хулиганов, еще в начале учебного года. Она сказала, что они совершают плохие поступки, потому что они напуганы, они боятся и потому что они чувствуют себя одинокими. Но она права только наполовину.

Хулиганы и впрямь боятся. Но они вовсе не одиноки.

У них имеется тайный друг, он сидит у них внутри. Это нечто такое, что начинает с хорошего, говорит всякие приятные вещи, составляет им компанию, обещает никогда не исчезать.

А потом говорит совсем другие вещи. И подает разные идеи.

Вот откуда я знаю все о Роуз. Я вижу этого ее тайного друга.

Еще через пару страниц я натыкаюсь на другой пугающий отрывок. Беспокойство он вызывает отчасти потому, что в нем говорится об ужасах, которые моя дочь испытала. И отчасти оттого, что все это, написанное ею, предназначалось для меня, чтобы я это прочитал сейчас, когда ее нет со мной.

Они всегда рядом с нами.

Раскрой пошире глаза, открой им свой ум, и вот они уже с тобой. Внутри тебя. Это совсем даже легко, особенно если проделать это несколько раз. Но даже если тебе это не понравится, остановиться уже очень трудно.

Чего им надо, чего они хотят? Кое-что нам показать. То, что они знают сами или хотят, чтобы мы думали, что они это знают. Будущее. Как подготовить мир к их приходу.

Они всегда рядом с нами.

Я прочитал этот отрывок еще раз. И еще. И прежде чем почувствовал жалость и вину, ощутил уверенность в том, что Тэсс права. Во всем. Я открыл свой ум и закрыл глаза, и теперь я тоже увидел кое-что из того, что они хотят нам показать. Хотя мне было явлено гораздо меньше, чем ей. И она знала это еще в те времена, когда мы шли по Центральному парку, намереваясь покормить уток, когда я читал ей на ночь «Таинственный сад», когда она целовала меня на прощание и обхватывала мою шею своими птичьими ручонками у входа в школу.

Стук в дверь из соседнего номера. Я прячу дневник и иду открывать. На пороге стоит О’Брайен с высунутым языком, мимически изображая смертельную жажду.