– Давай выпьем, – предлагает она.

Мы выходим из мотеля, пересекаем улицу, входим в бар «Медный поручень», заказываем пару пива «Будвайзер» и садимся за столик в углу. Пиво безвкусное, но игристое, пенистое и холодное, так что оно с легкостью делает свое дело, развязывая нам языки.

– Он, вероятно, возвращался к себе после визита к Дайане, – начинаю я.

– И наверное, под градусом.

– Может, мне следует ей позвонить.

– А ты хочешь?

– Нет. На что у меня имеется порядка восемнадцати причин. Нет, не хочу.

– Ну и не звони. Как мне представляется, это не самый удобный момент для неискренних сожалений и соболезнований.

– Я вовсе не хотел, чтобы этот малый умирал.

– Да неужели?

– Ну, может, хотел, чтобы он заболел. Или покалечился. Что угодно, чтоб убрать с его рожи эту похабную ухмылку. Но смерти я ему не желал.

– Ну что же, теперь он все равно мертв, совершенно, черт побери, мертв.

– И первое, что он сделал, оказавшись на той стороне, – это попытался отыскать меня.

– Звучит так, словно это было не его собственное решение.

– Ага. Это Безымянное ему помогало.

– Оно выбрало Уилла, чтобы поговорить с тобой. И что оно тебе сообщило?

Я не повторяю этих гнусностей насчет состояния здоровья Элейн, хотя еще раз отмечаю это в уме. Не из-за того, что это гнусность, но по той причине, что она была высказана с явным презрением и пренебрежением. Это означает, что за нами следят. А кроме того, указывает на еще одно, не менее значительное обстоятельство: О’Брайен, вероятно, была права, когда говорила, что меня наверняка выманили сюда, подальше от Нью-Йорка, чтобы лишить поддержки друга. В любом случае я уже в сотый раз за сегодняшний день чувствую благодарность ей за то, что она прилетела самолетом в Уичиту и присоединилась ко мне.

– Первой вообще-то выступила Тряпичная кукла, – говорю я. Это, конечно, ложь, но невинная. – А ты живи до времени, блаженная чета.

– Можешь не уточнять. Это Милтон.

– Кто ж еще?

– Почему именно эта строка? Она имела в виду тебя и Тэсс?

– Нет. Тебя и меня. Но тон был явно саркастический.

– Тебя и меня, – эхом повторяет Элейн, обхватывая себя руками.

– Это из четвертой книги поэмы. Сатана явился в Эдем и думает, планирует, как ему совратить Адама и Еву. Он жутко ревнует их ко всему тому, что они имеют – наслаждаются своими новыми телами, природой вокруг, божественной милостью. Вот он и говорит им, дескать, валяйте, развлекайтесь и наслаждайтесь, пока можете, потому что долго это не продлится. А ты живи до времени, блаженная чета. И кратким счастьем пользуйся, пока я не вернусь; последует затем твоих страданий долгая пора!

– Угроза.

– Несомненно. Но еще и шутка. Оно сравнивает нас с Адамом и Евой в райском саду.

– А мы вот здесь, в Луизиане. Двое людей среднего возраста, один разыскивает пропавшего ребенка, другая высыхает от болезни в терминальной стадии. Та еще парочка, безгрешная такая, просто прелесть.

– Однако в этом кое-что есть, – говорю я, внезапно воодушевляясь. – Кое-что такое, что мы могли бы использовать.

– И что это?

– Указание на тонкое эстетическое восприятие.

– Оно что, юморист?

– Нет, скорее, оно склонно к иронии. Оно всю дорогу цитирует канонический текст, шедевр поэтической формы, но с ироническим подтекстом. А это кое-что говорит о его личных качествах.

– Кому какое дело до его личных качеств?

– Мне. Приходится иметь их в виду.

Моя подруга откидывается на спинку стула, подносит к губам бутылку и с удивлением обнаруживает, что та пуста. Она машет рукой бармену и показывает ему два пальца, требуя добавки. Потом поправляется и добавляет еще два пальца.

– На всякий случай, – говорит Элейн.

Когда нам подают пиво, я рассказываю ей, как Безымянное, в ответ на мой вопрос, кто оно такое, выдало мне еще одну цитату из Милтона.

Меня не знать

Лишь может сам безвестный.

– Что ж, профессор, – говорит О’Брайен. – Распакуй эту цитатку.

– Это снова слова Сатаны, его изречение. Когда его останавливают ангелы, охраняющие землю, они требуют, чтоб он назвал себя. Но он не дает им прямого ответа. Слишком велика его гордыня. Дьявол полагает, что они сами должны знать, кто он такой – по причине его достижений, свершений, славы и страха, который он у всех вызывает.

– Стало быть, наш демон считает, что мы должны знать, кто он.

– Более того, он желает, чтобы я сам до этого додумался.

– Еще одно испытание.

– Я бы тоже так сказал.

– А почему ему так нужно, чтобы ты догадался, как его зовут?

– Я тоже над этим ломал голову. И думаю, что это связано со стремлением к более тесному, более интимному контакту. Если я смогу произнести его имя, это сблизит нас. А ему необходимо, чтобы мы стали очень близки. «Не как друзья, наверное, – вспоминаю я его мертвый голос, вещающий из горла Тэсс. – Нет, конечно же, не как друзья. Но, несомненно, очень близки».

– Может быть, оно просто не может первым назвать свое имя, – предлагает свой вариант Элейн, с грохотом ставя на стойку свою кружку с пивом. – Ему необходимо, чтобы ты его произнес, придав ему таким образом больший авторитет. Анонимность – одна из слабых сторон демонов. Она лишает их некоторой доли власти. Подумай над этим. «Имя мне – Легион». И Сатана так и не называет своего имени пред вратами Эдема.

– Первый шаг экзорциста – выяснить имя демона.

– Точно! Знание имени дает власть, а она может попасть и в одни руки, и в другие. В случае с демонами – с нашим демоном – он не говорит, кто он такой, потому что не может. Но если ты сумеешь определить его имя и произнести его вслух, это открывает для него некий канал связи. Через тебя.

Моя коллега кладет ладонь мне на руку. Кровь в ее руке пульсирует так сильно, что я чувствую каждый удар сердца Элейн сквозь ее утончившуюся кожу.

– Думаю, ты, вероятно, права, – говорю я. – Разве что сам я сделал бы еще один шаг дальше.

– Давай шагай.

– Меня не знать лишь может сам безвестный. Это дорога с двусторонним движением. Мы воссоединимся только тогда, когда я открою, кто оно такое, и также открою, кто такой я сам.

– В этой строке и говорится о двоих, Дэвид. Думаю, это как раз намек на открытие самого себя.

Мы выпиваем еще пива. Наваливаемся еще на две кружки – это уже третья пара, взятая «на всякий случай».

– А теперь вопрос на миллион долларов, – говорит моя подруга, тыльной стороной ладони вытирая со лба вдруг выступивший пот. – Какое же имя носит это Безымянное?