– Что ты хочешь этим сказать?

– Разве ты открыл Ионафану и Саулу, что ты был коронован Самуилом?

– У тебя нет права… – начал Давид. Но его глаза увлажнились. Он опустил голову.

– Эта ложь во благо. То, о чем я тебя спрашиваю… Авиафар не закончил фразу. Давид понял.

– Я привезу ковчег, – сказал он устало. Авиафар медленно выпил свое вино. Потом он встал и тоже стал смотреть на ночное небо.

Итак, он пошел в Геф забирать ковчег.

Авиафар, другие священники и прорицатель, которого звали Нафан, рассказали, что ковчег принес счастье и благополучие семье Обед-Эдома.

Давид заплатил за это: все должны были знать, что ковчег благосклонен к настоящим служителям Бога.

Снова были созваны старейшины племен, чтобы идти за ковчегом в Геф, с подарками Анхусу: золотой гибкий пояс, украшенный гранатами, эбеновое кресло, отделанное слоновой костью, веер из страусиных перьев.

Повозка, на которую надо будет погрузить ковчег, была более крепкой, а платформа была снабжена обитыми бортами, чтобы мешать ковчегу раскачиваться. Широкая палатка была раскинута на земле Арауна, которую Давид купил в Иерусалиме на высотах, называемых Сионской крепостью, близ царского города, где он велел возводить свои дворцы. Он выбрал эту землю для храма. Гонцы снова поехали во все концы царства собрать народ на окончательное устройство трона Господня в его городе.

Пекари сажали хлеб в печь, булочники тысячами готовили пирожные, мясники готовились накормить большое количество людей. Люди из двенадцати племен снова шли по дороге Иерусалима, надеясь, что на этот раз не будет разочарований. Разочарование старит. Никто не хочет стареть.

Ковчег прибыл благополучно в шуме труб, систр, тамбуринов, кастаньет, треугольников, флейт, лир и криков. Он прибыл в полдень, чтобы проехать по городу от ворот Вале до ворот Марешер. Как только он прошел первые ворота, группа молодых людей, сопровождавшая музыкантов, принялась плясать, становясь перед ковчегом.

К всеобщему удивлению, Давид с обнаженным торсом, одетый лишь в льняную набедренную повязку и обутый в золотые сандалии, вышел вперед и принялся танцевать под звуки тамбуринов.

Царь танцевал!

Он был красив, танцующий царь, его гладкое тело, смазанные маслом волосы, перед ковчегом, который сверкал, переваливаясь на повозке, как бы тоже следуя общему ритму. Царь танцевал хорошо. Он был гибок и счастлив. Народ танцевал вместе с ним. На улице, в окнах, на крышах зрители аплодировали в такт. Он танцевал всю дорогу, пока не пришли к Сионской крепости, там, где намечали строить будущий храм. Там он набросил на свои лоснящиеся плечи пурпурный плащ. Огромная алая палатка хлопала под ветром. Посредине возвышался фундамент в человеческий рост, единый каменный блок. Под беспокойными взглядами царя и священников внесли ковчег. Трубы и дудки звенели. Красные отблески танцевали на золотых стенках, создавая иллюзию, что небесный сундук горит неземным огнем. Херувимы казались ожившими.

Священники – сто один – пали ниц, потом поднялись, одна молитва родилась в их легких, и они начали приносить жертвы на соседнем алтаре. Давид зажег костер, на котором лежал белый телец. Он пел своим твердым и пылким голосом псалом, который сочинил по этому случаю и который подхватили за ним священники и окружение. Царь пел, и все пели с ним.

Потом раздали пищу. Усталый Давид вернулся во дворец, чтобы принять ванну и поужинать со своими священниками, лейтенантами, женами, детьми. Растрепанного, пьяного от усталости, у двери в покои его встретила Мелхола.

– Какой славный день для царя Израиля! – закричала она. – Он показался обнаженным и танцующим перед рабами и слугами, как какой-нибудь подвыпивший раб.

Они встали друг против друга на мгновение, в присутствии озадаченных слуг. Он рассматривал слишком острые глаза, впалые щеки, лживый тонкий рот, украшения лишь подчеркивали жесткость лица. Ей не хватало лишь бороды, чтобы походить на Саула, страдающего бессонницей в худшие дни. Бесплодная женщина, проклятое отродье.

– Я танцевал перед глазами Господа, который выбрал меня вместо твоего отца и его семьи, – ответил он медленно. – Я танцевал от радости перед глазами Господа, который сделал меня царем его народа. И я бесчестился еще больше в твоих глазах, Мелхола. Что касается рабов и слуг, мнение которых тебя беспокоит, то они меня чтят за это.

Он направился в свои покои, чтобы там помыться, слуги сняли с него плащ и набедренную повязку.

Он перешагнул небольшую стенку каменной ванны. Ему плеснули горячей воды на голову, тело, протянули мыло, растерли плечи, спину, ягодицы, руки, ноги, бедра, он помылся, ему высушили волосы, помазали их маслом, а потом, когда он вышел из ванны, он их расчесал и завязал на затылке.

– Праздник был пышный, это самый большой праздник нашего народа. А царь красив, как третий херувим, – сказал ему старший слуга, протягивая свежее платье изо льна, расшитого золотом и серебром с коралловыми цветами на шее, на манжетах и по краю.

Давид улыбнулся. Потом он повернулся к старшему слуге:

– Скажи моей жене Мелхоле взять себе мужчину. Я больше никогда не буду в ее постели.

– Я хочу знать, что там, в ковчеге, – сказал Давид. – Что-то есть под крышкой. Он сделан людьми. Я хочу, чтобы ты и священники подняли крышку передо мной, чтобы я смог посмотреть содержимое.

– Справедливо ли проверять, что скрывает трон Господа? – спросил Авиафар.

– Справедливо ли верить, что Господь хочет держать нас в неведении? – парировал Давид.

– А если ничего нет?

– Мы узнали, что верховному трону не нужно что-либо содержать. Но он слишком тяжел, чтобы быть пустым.

– Я должен сообщить об этом другим священникам, – ответил уклончиво Авиафар.

Когда он ушел, царь пригласил прорицателя Нафана. Это был маленький человек пятидесяти лет с детским морщинистым лицом, с чистым голосом; он был совсем лысый, а его борода закрывала почти всю грудь. Нафан был известен легкостью, с которой вызывал к ответу невидимые силы. Давид поставил его в известность о своем желании и сдержанности Авиафара.

– Кто важнее, священник или царь? – ответил Нафан.

Давид рассмеялся, и Нафан принялся смеяться вместе с ним.

Вечером Авиафар сообщил царю, что другие священники признали, что если ковчег имеет крышку, то это значит, что его позволено открывать. На следующий день пришло десять священников, а также десять самых верных солдат, поклявшихся сохранить тайну ковчега[11].