– Никогда… – начала она, но он не знал, к чему относится это отрицание.

– Возвращайся к себе, – сказал он, – я тебя еще нацелую в сумерках. У меня дела. Будь готова к тому, что я тебя позову.

– Я, несомненно, забеременею, – сказала она.

– Это будет царский ребенок, – ответил он.

Растерянная, она собрала свои нижние одежды, завернулась в покрывало, открыла дверь и исчезла, не закрыв ее за собой. Он закрыл дверь, подобрал бронзовый кубок, поставил его на стол, привел трофеи в порядок и долго думал.

– Добыча, – прошептал он, – это тоже добыча.

Потом он дернул звонок.

– Эфраим, – сказал он равнодушным тоном, – я сейчас совершу омовение.

Он позвал ее вечером, и они провели вместе ночь.

Он позвал ее на следующий вечер. И снова ночь вместе. Она была как пламя и бальзам. Охотник, он стал теперь добычей. Ее тело оставалось бесконечно новым и всегда неизвестным. Она возбуждала желание овладевать ею все новыми способами. Несомненно, у женщины есть много способов оставаться девственницей, если она не осталась нетронутой физически.

Она почти не говорила. О чем? Всякое слово излишне. Спустя шесть недель после их первой встречи она сказала ему:

– Я беременна.

Это не мог быть ребенок Урии: она не видела его уже двенадцать недель. Давид отправил ее домой и только сказал:

– Я разберусь.

Дворец наполнился слухами. Мелхола пришла к Давиду.

– Разве только для того, чтобы глумиться над браками твоих лейтенантов, самых преданных, ты занял место моего отца? Ты отнял меня у моего мужа, и ты велел мне взять любовника. А я еще твоя супруга. Власть сделала тебя безумным и нечестивым.

Он окинул ее ледяным взглядом.

– Ты предал сам себя, Давид, – сказала она. – Человеческая сущность не меняется.

Он отправил ее в комнаты. Но он чувствовал, что на этот раз Мелхола права.

Он послал гонца к Иоаву в Равва, чтобы попросить его прислать Урию. Тот прибыл через три дня, испачканный и разбитый, тоже загадочный. Давид принял его тепло.

– Как продвигается осада? – спросил он.

– Аммонитяне могут продержаться еще какое-то время. У них есть колодцы и два близких источника, город примыкает к горе. Их союзники из Кезалона ночью проходят по тропам, которые мы не можем контролировать, и обеспечивают их провизией. Но мы покончим с ними, взяв приступом.

– Вот уже больше трех месяцев, как ты не отдыхал, – сказал Давид. – Нужно уметь беречь свои силы.

Он покровительственно улыбнулся.

– Иди, отдохни в банях дворца и возвращайся к себе.

С покорным видом Урия кивнул головой, также улыбаясь. Давид позвал Эфраима и незаметно дал ему подарок для Урии – пояс, украшенный золотом и драгоценными камнями. Потом, успокоившись, он лег спать. Урия вернется домой и не устоит перёд Вирсавией. Потом это объяснит ее беременность.

Принеся на следующее утро чашу с миндальным молоком, Эфраим рассказал ему, что Урия не вернулся к себе домой: он провел ночь в комнатах для слуг на первом этаже. Слуги были в замешательстве.

– Он что, даже не видел свою жену? – спросил Давид.

– Может быть, но визит был краток. Он ужинал с охраной, а спать пошел со слугами.

Встревоженный Давид снова приказал позвать офицера.

– Я сказал тебе вчера, что твоя служба была длинной и что ты нуждаешься в отдыхе. Почему ты не пошел домой? – спросил его Давид дружелюбно, но уже не так тепло, как накануне.

– Израиль и Иудея живут в палатке, мой царь, мой генерал, – ответил Урия. – Ковчег в палатке. Иоав и мои товарищи по оружию спят под открытым небом. Как могу я вернуться к себе домой, есть, пить, спать со своей женой? Мой царь, я так не могу!

Давид долго смотрел на него, озадаченный. Что пряталось под этим отказом возвращаться к себе? Выходит, Урия был равнодушен к красоте своей жены? Или он был проинформирован об измене и хотел привести Давида в замешательство? Это была самая правдоподобная гипотеза: он мог быть искренен в своей солдатской солидарности к товарищам, но невообразимо, что, находясь в Иерусалиме, он не испытывал ни малейшего желания увидеть свою жену и спать с ней. Упрямство Урии было как раздражающим, так и тягостным.

– Хорошо, – сказал ему Давид, – оставайся здесь до завтра, а потом я тебя отпускаю. Но сегодня вечером приходи ко мне на ужин.

Он пригласил на ужин много офицеров, так что Урия чувствовал себя уверенно. Он отдал секретное распоряжение, чтобы подаваемое Урии вино не было разбавленным. Под многочисленными предлогами он сам наполнял кубок Урии, который, казалось, веселился и даже захмелел. Это казалось хорошим знаком, алкоголь горячит мужчин. Потом Давид дал сигнал расходиться спать и сам ушел в свои комнаты.

– Он вернулся к себе? – спросил он на следующий день у Эфраима.

– Нет, – ответил тот. – Когда он покинул банкетный зал, он пошатывался, но пошел спать в общую спальню к слугам.

Гнев охватил Давида. Он немедленно отправил записку Иоаву:

– Я хочу, чтобы ты поставил этого человека в первый ряд и позволил ему встретить свою судьбу.

В последующие дни Давиду сообщили: когда гонец прибыл к месту сражения, аммонитяне предприняли вылазку. Иоав, следуя царскому предписанию, поставил Урию в первый ряд, под крепостные стены города, где дождем падали вражеские стрелы. Одна из них досталась Урии. Тот же гонец отвез новости в Иерусалим. Давид притворно разгневался, потому что его люди слишком близко подошли к крепостным стенам. Потом он успокоился и направил следующее указание:

– Скажи Иоаву не поддаваться отчаянию из-за смерти Урии. Никогда не знаешь, где падешь от меча. Пусть он соберет своих людей и свое мужество, пусть он идет на город и сотрет его с лица земли. Не падать духом!

Итак, Урия был мертв. Но это ничего не уладило, даже наоборот. Вирсавия должна была скоро родить. Когда она оделась в траур, даже в воздухе чувствовался скандал. Давид, отважный герой, отправил на смерть мужа своей любовницы. Это как если бы он убил его своими руками. Последние члены дома Саула, которые следовали за Давидом в Иерусалим, помрачнели и начали расспрашивать друг друга о проклятиях предыдущего царя в адрес Давида, «этого маленького интригана».

И действительно, отныне Давид стал пленником своих собственных деяний. Если бы он бросил Вирсавию, его бы осудили. Ему оставалось пригласить ее во дворец, подальше от покоев Мелхолы.

Нафан до этих пор не приходил к Давиду. Но он не мог не быть в курсе этих дел и маловероятно, что у него не было собственного мнения на этот счет. В то же время, через несколько недель после переезда Вирсавии во дворец, когда она вот-вот должна была родить, тяжба, касающаяся преступления, совершенного под влиянием безумия, привела его к Давиду. Наказанием за преступление была смерть, его могло смягчить только царское милосердие.