Ну и ладно.

Само по себе неплохо придумано. Эксперимент своего рода. Если все равно долго им не жить, то какая разница, сегодня или через месяц. Главное, что без мучений. Вроде как заснули. Собственно, и с людьми со всеми такое происходит, причем каждодневно: засыпаем все равно что умираем. Правда, потом просыпаемся. Но ведь если не проснуться, то вроде как ты заснул, и все. А дальше… Дальше тебя уже нет (только кто это знает?), хотя вот это и есть самое трудное. В смысле понимания. Как это нет?

Собаки, впрочем, совсем другое. Собаки себя не осознают, у них и жизнь все равно что во сне, потому что сознания нет. Инстинкт есть. Может, даже душа есть (тоже, впрочем, еще вопрос), а сознания тем не менее нет.

На том и порешили.

Таблетки – кругленькие такие, серые – на газету высыпали.

Колбасы телячьей большой кусок в холодильнике имелся, его и решили пустить в дело.

Все чин чинарем: бутылка зубровки, стаканы, банка килек в томате. Выпили понемногу и стали резать колбасу на небольшие кубики, а в них по две, по три таблетки вдавливать, поглубже, чтобы не выскользнули. И вроде никто даже про плохое не думал – эксперимент и эксперимент. Если честно, то и верить-то не очень верилось, что на собак это подействует. Может, ночь-день и поспят, а чтобы совсем – вряд ли. Кабы дозу побольше, так тоже нельзя – таблеток не хватит.

Возились сосредоточенно, в полном молчании, пальцы от колбасы жирные, таблетки, пока в пальцах держишь, плавятся. Неприятно. Со стороны взглянуть – странное такое производство: колбаса красно-розовая, пальцы в серых крошках, лоснятся от жира. От колбасы, от таблеток, от чего другого, но все ощутили. Тягостный такой, сладковатый душок.

Первым не выдержал Василий. На руки посмотрел свои, на лоснящиеся от жира пальцы и говорит:

– Все равно это зло.

Никто ему не ответил. Да и что отвечать? Ну зло…

И только чуть позже, когда уже все закурили, мудрый Гнедов сказал:

– А что не зло? Деньги разве не зло, столько всего от них? А мы между тем горбимся, калымим, потому что без них не проживешь. Или вся цивилизация, технический прогресс? Разве не нарушают они природный порядок? Во что ни ткни, во всем можно найти зло. А сама жизнь, раз в ней есть смерть, не зло?

– У меня пальцы дрожат, – сказал Василий.

– Ты молодой еще, Вася, и шибко нервный, – сказал Гнедов, – нехорошо это, нельзя быть слабаком в этой жизни, затрут тебя. Никто тут не радуется этому делу, но раз надо, значит, надо. Псы бесчинствуют.

Вот тут Василий снова сказал:

– Они сами уйдут.

– Не уйдут они сами, – непреклонно возразил Гнедов.

– Уйдут.

Гнедов пожал плечами:

– Брось, Вася, сам знаешь, что не уйдут.

Митяй снова налил.

– Вась, ты выпей, – запел он свою песню. – Поспокойней будет. Гнедов правильно говорит, уж больно ты малахольный, вроде как не мужик. Ушлепок. Проще надо быть, проще. – Он залпом опорожнил свой стакан, поморщился и закусил килькой.

Выпил и Гнедов.

Василий повисел над стаканом, посмотрел на него мрачно, потом взял и так же, как Митяй, махнул разом, одним большим глотком, даже не закашлявшись.

Приготовленное решили разбросать по периметру дома.

– Ну что, пойду я, что ли? – Митяй подвинул к себе миску с кубиками колбасы.

– Давай я, – Василий неожиданно встал и почти выхватил у него миску. – Я сделаю, – решительно повторил он уже с посудиной в руках.

– Парни, ничего псам от этого лакомства не сделается, зря вы переживаете, разве что выспятся чуток получше да народу оклематься дадут, ночью брехать не будут, – расслабленно сказал уже сильно закосевший Гнедов. – В крайнем случае пронесет их как следует. Эксперимент и есть эксперимент. Совсем мы уже край перешли, крыша едет.

Они с Митяем разлили оставшееся.

– Ну что, выпьешь еще, для храбрости? – держа бутылку на весу, Митяй с усмешкой посмотрел на Василия.

– Да ладно, допивайте, мне хватит, – Василий повернулся и вышел во двор.

– Может, и мне с ним? – Митяй чиркнул зажигалкой, затянулся глубоко, сладко.

– Да ладно, сиди уж, – махнул рукой Гнедов.

Уже совсем стемнело, только месяц льдисто серебрился промеж дымчатых облаков. Октябрьский вечер – по-настоящему осенний, ночью могли быть и заморозки. Скоро ляжет снег, они уедут на некоторое время к себе в Вятку, раньше мать капусту квасила, классная у нее капуста получалась – не сильно кислая и не сладкая, а какая нужно. Василий всегда объедался ею. И огурцы соленые – пальчики оближешь. Там тоже дел по горло, домишко подлатать – крыльцо подгнило, крыша над чуланом протекает, да и проводку нужно проверить. Материалов подкупить, расход приличный. Он, впрочем, денег подсобрал, может, кто из ребят поможет, чтобы побыстрей, до новой командировки закончить. Впрочем, у всех дел на это время накапливалось, все-таки подолгу отсутствовали.

Опавшими листьями пахло, свежей древесиной от строящегося дома. Любимый Васин запах. Хороший дом будет. Когда-нибудь и он поставит себе такой же, ну может, поменьше, сам все сделает, от начала до конца. И тут же странно промелькнуло: а зачем ему? То есть даже не зачем, а… Какая-то неясная мысль болталась в голове, ни к чему не привязанная, как оторвавшаяся доска. Словно чувствовал какую-то вину. Не раз ему снился сон, что он кого-то тайно закапывает, непонятно кого, а потом боится, чтобы не уличили, таится, маскируется. И, просыпаясь, испытывал великое облегчение: все-таки сон, точно сон, хотя так явственно, будто на самом деле. Раз сон, значит, никто и не искал его, не преследовал, не шел по пятам, а главное – не было никого закопанного (он так и не мог понять, кто это был).

С миской в руке он обходит вокруг дома, легкое головокружение и ватность в ногах, хотя о собаках даже не думает, только пытается уловить ту самую беспокоившую его мысль.

Конечно, ни в чем он не виноват – миска еще в его руках, а в ней – кусочки красно-розовой колбасы, из некоторых таблетки выдавились, словно кто-то их оттуда изнутри выталкивал, размякшие комочки какого-то серого вещества, вполне безобидные. И все равно не по себе ему, словно уже произошло, и впрямь перешли край, как сказал Гнедов, уже происходит где-то рядом, совсем близко… К горлу подкатывает тошнота, Василий сглатывает, и раз, и два, чтобы не вырвало.

Вот он стоит тут, в ночи, зайдя за дом, весь почему-то в испарине, с этой дурацкой алюминиевой миской, не зная, что делать, в мозгах все съехало от выпитого (или от чего?) – вроде как не он, а еще кто-то. И вдруг чудится ему, что он сам лопает эту омерзительную колбасу с налипшими на нее серыми крошками, он жадно уминает ее, запихивая в рот жирными пальцами, таблетки похрустывают, шершавят язык, растворяются в слюне, скатываются по пищеводу в желудок, где смешиваются с выпитой водкой. От кого это он слышал, что снотворное с водкой – очень плохо, то есть очень хорошо, хорошо или плохо? Запутался окончательно.