— Где? — всполошился Макс, — я и не видел.

На конверте не было никаких знаков, надписей. Он не был заклеен. В нем хранились квитанции денежных переводов и квадратик картона, на котором было написано: «Монастырь Христова Воскресения, Тюменская область, Северный район, поселок Таежный». И адрес: улица, номер дома. Денежные переводы все были на этот адрес — все до одного. Суммы разные: от тысячи гривень до пятидесяти тысяч. Отправителем был Витольд Комаровский. И всегда только он. Последний денежный перевод на сумму пятнадцать тысяч гривень был сделан за два дня до смерти Комаровского. А вот предыдущий, на сумму две тысячи гривень — 20 дней назад.

— Монастырь Христова Воскресения… В России. Тюменская область. Это еще что такое? — нахмурился Макс.

— И почему Комаровский все время переводил туда деньги? Грехи замаливал? — вторила я.

— Суммы же маленькие! Ну что это за сумма в две тысячи гривень!

— Вот именно! Такие маленькие суммы и выглядят подозрительно.

— Интересно, там есть интернет? — снова нахмурился Макс. — Как бы узнать…

— Не надо никакого интернета. Мы туда съездим, — решительно сказала я.

— Куда? В Тюменскую область? Да ты мозгами поехала! Знаешь, сколько это будет стоить? — глаза Макса полезли на лоб.

— Разве ты пожалел, что меня послушался, и мы пробрались сюда? А дорогу я оплачу нам обоим. У меня есть деньги. Только ехать нужно быстро, пока никто, кроме нас, не напал на след этого монастыря.

С тем мы и ушли из этого дома, унося снимок Мальвины и адрес какого-то монастыря в Тюменской области. Теперь у нас были две задачи: выяснить судьбу Мальвины и наведаться в этот монастырь.

— Я бы на твоем месте, девонька, окно-то закрыл, — наш проводник подвинулся поближе к теплу. Вонь от его козлиного тулупа была просто невыносимой! — Ночью волки близко подходят к человеческому жилью. Пропасть в эту зиму волков-то.

С громким треском загорелось в печке бревно, и тысячи искр огненным фейерверком рассыпались на дощатый пол, такой замерзший, что на месте искр не осталось даже черных точек, словно не было никакого огня. Испугавшись, я отодвинулась. Наш проводник даже не поморщился. Его высохшее, словно печеное яблоко, лицо, обветренное в ледяных ветрах заиндевелой тайги, выражало неприкрытое удовольствие от печки, от огня, от того, что мы находимся в тепле, и от большого стакана водки, которой он щедро поделился с Максом.

Эту ночь нам предстояло провести в дощатой хижине в самом сердце тайги. Мы добрались до нее к темноте, а метель началась к вечеру. Мне казалось вначале, что это лишь несколько снежинок, ну подумаешь, пойдет снег. Но очень скоро, когда потрескивающий огонь в очаге только-только начал дарить ощущение тепла, метель превратилась в настоящую таежную пургу, воющую, рычащую, ревущую, стремящуюся пробраться в каждую щель. Ветер же выл и стонал так, словно был ранен напавшим на него монстром.

Наш проводник, коренной житель этих мест, был представителем северной народности, правильное название которой я так и не смогла запомнить. Он вырос в ледяных краях, с молоком матери впитал в себя холод и пургу, и обладал всеми самыми важными в ледяной пустыне умениями. Он умел разжечь огонь даже в самую жуткую метель, умел ориентироваться по следам, знал все про диких зверей, способен был угадывать направления ветра, без компаса определял нужное направление пути. А самое главное, в ледяной пустыне, где царил только снег и мороз, он умел поддерживать ценную искру жизни. Он знал, какие продукты следует взять с собой, и был отличным охотником и следопытом; организовывал охоту в тайге для богатых людей, был проводником и умел находить и зверей, и пути по следам — его бесценные навыки (не блуждая по тайге, прийти к цели) стоили мне ровно полторы тысячи долларов. Но он стоил таких денег.

Мы ни разу не сбились с пути, ни разу не остались без ночлега, и только изредка я с ужасом думала о том, как бы мы блуждали в этом царстве вечного льда без такого вот знающего человека! Мы бы не выжили — это точно. Это ж надо было додуматься — отправляться в такое путешествие в декабре, когда в этих краях господствовали снег и нестерпимый мороз!

Помню, как рассмеялся наш проводник, увидев нас с Максом в домике главы местного сельсовета! Он хохотал и хохотал, буквально до слез, глядя на мою изящную шубейку и сапожки на каблуке, приобретенные за сумасшедшие деньги Вирга Сафина за два дня до нашего путешествия!

— И в этих финтифлюшках ты, девонька, хочешь в тайгу? Ой, уморила, ну сил нет — уморила.

Он заставил нас нацепить меховые тулупы на каком-то жутко вонючем меху (не иначе, козлином) и меховые унты, до середины бедер закрывающие ноги. Нашу прежнюю одежду мы оставили у главы сельсовета, надеясь забрать ее на обратном пути. Если, конечно, вернемся. Прокат зимней амуниции стоил мне еще 300 долларов на двоих.

Значимость зимней экипировки мы в полной мере оценили сразу же, как отправились в путь. Зимний мех отлично защищал от мороза, даже несмотря на то, что двигались мы на стареньком снегоходе нашего северного жителя.

Я спросила его, какой здесь мороз.

— Минус 60, не меньше, — прищурившись, проводник заставил меня щедро смазать лицо каким-то жиром, — ты мажь, мажь, не жалей, а то останешься без кожи. Потрескается, начнет кровоточить. Как ты домой вернешься такой красавицей?

Мы ночевали в охотничьих домиках, постоянно попадавшихся на нашем пути. Ночлеги были теплые, но без удобств. Иногда располагаться приходилось на полу. И всегда мы спали, не снимая тулупов.

В тайге, вглубь которой мы забрались, не было ни интернета, ни мобильной связи. Наш проводник объяснил, что ловить здесь может только спутник, но у нас не было спутниковых телефонов. Поэтому я не знала, звонил мне Вирг Сафин, или не звонил — мне было все равно. Другое дело Макс: в первые же сутки нашей поездки он сильно сдал, тоскуя из-за отсутствия мобильника и интернета.

Когда мы добрались до охотничьей избушки (а это был самый настоящий деревянный сруб), даже без кровати, но зато с самым главным — выдолбленной в основании огромного деревянного бруска печкой, первым делом я раскрыла деревянные ставни, запертые на засовы изнутри. Проводник, тем временем, разжег печку.

— Почему ставни закрывают? — поинтересовалась я.

— А это от медведей. Когда потеплеет, медведь во все щели начнет лезть. Мало того, что в хижине все сломает, разворотит, так еще и нагадит по углам. Вонь же от медвежьего дерьма не выветривается, никак не уходит. Придется хижину новую строить.

Наш проводник быстро приготовил ужин: заварил сытную пшенную кашу, щедро сдобрив ее кусками сала, раздал нам полоски вяленого мяса, вскипятил чайник крутого кипятку, разлил по кружкам крепкую водку — главный напиток вечера.

— Без водки-то в мороз никак, — говорил он, — и внутренности очистит, и все тело согреет. Пить надо маленько, по чуть-чуть, глоток, второй — и будет. В мороз напиваться не надо, только себе хуже сделаешь. А перед едой по глотку принять — святое дело, самое то в ледяной стуже. Только по глотку, говорю, никак не больше.