— Верно, — сдержанно согласился Мартын. — Вижу, что МУР умеет работать, а только чего это они своих-то сдавать начали? Это на них не похоже. Даже на заслуги твои былые не посмотрели. — И, наклонившись к самому лицу Михаила, произнес так, чтобы никто из окружавших зэков не расслышал: — Тебя же верные люди предупреждали, что тебя пасут, а ты не понял.

Вспомнив туманный намек Репы, Чертанов невольно вздрогнул:

— Ты и об этом знаешь?

— Послушай, Бес, знаешь, в чем твоя главная ошибка? Да, пожалуй, и всей вашей конторы.

— Ну, в чем? — приготовился Михаил выслушать откровения.

— А в том, что вы нас просто недооцениваете. Вы едва слово произнесли, а мы уже над этим раздумываем. И почта у нас работает куда лучше, чем государственная. О том, что тебя определят на нашу кичу, мы знали. Но уж никак не думали, что ты попадешь в аквариум к блатным.

— Может, ты и историю мою тоже знаешь? — с возрастающим интересом спросил Чертанов.

— А чего тут удивительного? В общих чертах знаю. Ты ведь там у себя уже которую неделю в немилости, а такое не скроешь. Только не пойму я, почему тебя в прокуратуре не взяли, когда ты туда на беседу ходил? Они ведь любят преподносить подобные сюрпризы, будто бы для разговора вызывают, а на самом деле уже браслеты заготовили. Сам на себе не однажды испытал. А взяли тебя в кабаке, когда ты с бабой был, чтобы еще больше тебе досадить. Прямо скажу, не по-товарищески поступили, по-козлиному. Сам ты подозреваешь кого-нибудь?

Капля крови сорвалась с разбитой губы, проделала короткую дорожку по подбородку и сорвалась, запачкав рукав рубашки. Чертанов невольно потянулся за вафельным полотенцем. Но Мартын неожиданно резко вырвал полотенце из его рук.

— Вот что значит, на чалке не бывал. Таким полотенцем только вафлеры концы у блатных подтирают. С тобой еще курс молодого зэка надо бы пройти. На вот, возьми, — бросил он свое полотенце, пестрое, махровое, с какими-то кругами в самой середине. — Оно чистое, оботрись. И такое никогда не бери, — строго наказал Мартын, — если запомоиться не хочешь.

Чертанов сдержанно поблагодарил. Бережно приложил полотенце к губам, оставляя на пушистой махре алые отметины. Когда он обернулся, на них уже никто не обращал внимания, каждый был занят своим делом. Трое зэков напротив резались в карты. Похоже, шла нешуточная игра, уж слишком серьезными были их физиономии. Четверо сидельцев в самом углу вели какой-то неспешный разговор; еще один сбоку углубился в чтение Библии, словно вознамерился примерить к себе сразу все десять заповедей.

— Скажу тебе откровенно, я не питаю любви к ментам, — неожиданно заявил Мартын.

Чертанов не сумел сдержать улыбки, хотя почувствовал, как пара дюжин игл безжалостно впилась в его губы.

— Было бы очень странно, если бы все обстояло иначе.

— Но ты, пожалуй, единственный мент, к которому я испытываю что-то вроде симпатии. Ты дело имеешь с мокрушниками, — блатной поморщился, — а они у нас тоже не в чести. Ладно, не напрягайся, — отмахнулся Мартын, — твою историю я знаю. Что я могу тебе обещать, так это то, что без моего разрешения тебя никто не тронет ни пальцем, ни чем другим. Но советую не нарываться понапрасну. Народ у нас в хате нервный, могут заточкой брюхо расковырять. О тебе отпишу в «индию», как они решат, так и будет. Вон твой шконарь, — указал взглядом Мартын на место почти у самой двери. — На большее тебе претендовать не приходится.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил Чертанов и, не замечая едких улыбок, направился к своим нарам.

«Индия» особое место на киче. В ней содержатся самые авторитетные блатные. В этот раз ее заняли два законника: Смолин, погоняло Смола, и Бурков, известный в уголовном мире больше как Скок. Оба из Южной Сибири, славившейся крепкими воровскими традициями, а потому в понятия они вникали глубоко и основательно. Камера соединялась со всей тюрьмой невидимыми нитями. Здесь находился мозг тюрьмы, ее сердце. И здесь же вершился высший арбитражный суд. Одной лишь строчки уважаемого вора было достаточно, чтобы навеки обвенчать беспредельщика с Парашей Ивановной, а босяка правильного — возвести до смотрящего хаты.

У самых нар Чертанов обернулся. Взгляды их встретились.

— У тебя есть шанс, — ответил на его немой вопрос Мартын. — Но не думай, что он большой. В «индии» ведь тоже не любят ментов.

* * *

Возвращение Варяга в Россию прошло без излишней помпы. В Москву он приехал невидимкой, поездом, растворившись среди массы мешочников, делавших свой небольшой бизнес близ западных границ России. Сопровождение было невелико: двое парней, еще год назад служивших в десятом управлении. Скорее всего, они даже и не подозревали, кого им приходится охранять, и воспринимали Варяга как коммерсанта средней руки, вознамерившегося пробиться в элиту отечественного бизнеса. Иначе чем объяснить его желание разъезжать на бронированном «Мерседесе» и иметь двух телохранителей высочайшего класса, услуги которых обходятся весьма недешево?

Впрочем, в этом мире все перепутано, и они сами могли привести немало примеров, когда самые настоящие миллионеры жили в обыкновенных коммуналках с пьяницами-соседями, а чемоданы с долларами хранили за тоненькой дощатой дверью, которую мог отомкнуть даже начинающий домушник.

Варяг поселился в Малаховке под крышей самого обыкновенного бревенчатого дома с небольшим участком, большую часть которого занимал английский газон. В центре газона стоял складной белый стол, окруженный плетеными стульями. Частенько странный хозяин этой избы садился за стол и, опершись локтями о его пластиковую поверхность, выкуривал сигарету. Соседи с интересом посматривали на этого моложавого мужчину, гадая, чем привлекает его скучноватая дачная жизнь.

Иногда к воротам дома подъезжали легковые автомобили, в основном иномарки, которые непременно встречал малоразговорчивый охранник. Перебросившись с гостями несколькими словами, он провожал их в дом.

Можно представить, какое удивление изобразилось бы на лицах соседей, если бы они узнали, что дом занимает не кто иной, как держатель воровского общака.

О пребывании Варяга в Москве знал лишь очень ограниченный круг людей, связанных с ним напрямую деловыми отношениями. И первым посвященным в передвижения Варяга был Константин Игоревич Друщиц. Ему было немногим более сорока, но глубокие залысины, что смело заползали на самую макушку, и морщины на шее делали его значительно старше. Незаметный, всегда в костюме одного и того же цвета — темно-синем в светлую полоску, — он напоминал младшего научного сотрудника какого-нибудь захудалого НИИ, причем постоянно третируемого строгим шефом. Отчего грудь его изрядно впала, а плечи провисли настолько, как будто к рукам были прицеплены двухпудовые гири.

Но не многие знали, что этот невзрачный человек обладал властью, которая лишь немногим уступала власти хранителя общака. Он был чем-то вроде начальника контрразведки невидимой империи, и не было во всем воровском мире более информированного человека, чем он.