– Мертвая говорит о своих мертвецах, – засмеялась она.

В последний раз повернувшись к своей девочке, она сказала ей:

– Ты еще нарвешь боярышник.

Мария придвинулась к Хесусу и уткнулась лицом в его грудь.

Он положил руку ей на волосы, упиваясь вневременьем часов любви.

Чуть подальше, в светотени деревьев, Петрус открыл несколько бутылок, прихваченных из подвала Алехандро. Каждый говорил себе, что завтра, возможно, умрет, и все знали то единственное, что любой живущий может знать о смерти.

– Она всегда приходит слишком рано, – сказал отец Франциск.

– Она всегда приходит слишком рано, – сказал Петрус.

Пора было выпить вино Йепеса.

– Как подумаю, что, может, придется с ним распроститься, – продолжил он. И с душераздирающим вздохом добавил: – Да еще с женщинами, вот ведь беда.

Перед самым рассветом к компании присоединились Солон, Густаво и Тагор, и они все собрались в центре галереи, окутанной темнотой и лунным светом.

– Вот и пришел час проститься с нашей культурой, – сказал Глава Совета.

Петрус допил последний глоток амароне и открыл новую бутылку. Бледное золото в стаканах мягко мерцало под луной.

– Вино Луары… это сочетание простоты и утонченности сводит меня с ума, – сказал он.

– Почти пустота, – пробормотал Алехандро, поднося стакан к носу.

Во рту вино приобретало кристалличность нежного камня, которая превращалась в белые цветы с легким призвуком чуть сладковатой груши.

– Камни и цветы, – с нежностью произнесла Клара.

На глазах у всех она быстро коснулась губами губ Алехандро.

Петрус поднял свой стакан и сказал:

– Когда я впервые приехал в Кацуру, сто тридцать восемь лет назад, – (Маркус и Паулус усмехнулись, вспомнив некоторые детали этого приезда, – он не обратил на них внимания), – я представления не имел, какая судьба меня там ждет. Довольно долго я задавался вопросом, на что может сгодиться никчемная белка, так и не нашедшая своих туманов. Потом я узнал, что именно эти качества превратили меня в инструмент судьбы, которая использует умных людей, чтобы осуществлять свои планы, но прибегает к глупцам, чтобы собрать их в нужный час.

– Мне было бы интересно узнать, что же такое глупец, – улыбнулся отец Франциск.

– Пьяница, который верит в истинность грез, – ответил Петрус.

– Какое прекрасное евангелие, – заметил священник.

В молчании они отдали должное последнему вину, а потом Паулус раздал всем по пузырьку отрезвляющего, и странная команда двинулась обратно в Нандзэн.

Долина деревьев шелестела неизвестными наречиями, и луна заливала светом дорогу из черных камней. Молчаливый и неподвижный в час, предшествующий заре, в боевом порядке выстроившись перед храмом, их ждал штаб армии туманов.

Мертвые мы или живые

Книга камней

Стиль

Петрус любил истории и сказки за ту власть, которая, как и вино, раскрывала в пробудившемся времени свободу грез, но его опьянял не только сам рассказ – он так же чутко реагировал на его форму, как и на утонченный сепаж[43] вина. Красивая история, лишенная стиля, – это как петрюс в корыте, часто говаривал он Паулусу и Маркусу (которых это нимало не волновало).

Больше того, у него была слабость к французскому языку, к его нутряной силе и куртуазному кокетству, потому что корни и элегантность для текста то же самое, что аромат для вина, они придают очарование, исходящее из страсти к бесполезному, и тот неожиданный смысл, который всегда рождается из красоты.

Стратегия

Петрус ощущал себя до глубины души человеком и, осмелюсь сказать, французом. Пусть ему нравились искусство, свет и кухня Италии, сердце его было решительно отдано небрежной удали Франции.

Однажды дождливым днем тысяча девятьсот десятого года он присутствовал на матче в Англии, где французы противостояли англичанам в весьма любопытном виде спорта. Хотя в тот момент он смог понять единственное правило – следует загнать кожаный мяч в самый конец территории противника, – ему понравились перебежки и передачи, как очередной спектакль, свидетельствующий о таланте и изобретательности людей.

После окончания действа, во время которого французы походили на стайку балерин, противостоящих табуну запаленных першеронов, старик-англичанин, который жевал табак на трибуне рядом с ним, сказал: чума на этих французов, но такой поединок всякий хотел бы посмотреть – в чем и заключался ответ на вопрос, почему Петрус ставил французов выше всех прочих, не говоря уже об их вине, женщинах и дружелюбных крестьянах.

И вот двадцать восемь лет спустя, в час последней битвы, он интуитивно почувствовал, что война будет выиграна благодаря стратегии балерин.

Нандзэн, заря последней битвы.

Здесь собрались два десятка эльфов из разных домов, среди которых были единорог, бобр, зебра и черная пантера. Эльфам из центральных провинций редко представляется случай свести знакомство с их собратьями из теплых краев, но Петрус, Маркус и Паулус с радостью увидели старых друзей из Северных Ступеней, зебру и пантеру – те служили офицерами в армии, и им уже приходилось сражаться бок о бок. А вот люди держались настороженно рядом с огромной кошкой, хотя в основном их удивляло то, что большая часть штаба состояла из эльфиек. Правда, нынешние руководители принадлежали к мужскому полу, но в прошлом случалось, что незабываемые эльфийки становились и Стражами Храма, и Главами Совета, так что постепенное оттеснение женщин от ключевых постов теперь представлялось Солону и Тагору одним из явных предвестников упадка.

В центре эльфийского отряда единорог обернулась женщиной с белыми волосами, черными глазами и морщинистым лицом, но при этом высокой, атлетически сложенной и в целом отличающейся такой поразительной красотой, какую невозможно себе представить в ее возрасте.

– Мы готовы, – сказала глава штаба Солону и Тагору.

Они зашли внутрь храма, где их ждали Хостус, Кватрус и десять других помощников. Как и в первый раз, помещение, несмотря на вроде бы скромные размеры, смогло вместить их всех. Члены штаба и помощники стража расположились вдоль стен, а все та же группа заняла место в центре. Единорог села справа от Солона, а ее первый лейтенант, эльф-бобр, доложил о передвижениях армии. Все батальоны заняли свои позиции. Войска начнут действовать по последнему сигналу из Нандзэна, после чего каждая боевая единица сможет рассчитывать только на себя; но все они были размещены в стратегических точках, что обеспечивало им преимущество в большинстве решающих атак. В любом случае противник и представить себе не мог, что речь шла об уничтожении чая; а вот эльфы последнего альянса были, напротив, к этому готовы. Разумеется, солдат предупредили, что возвращение по фарватерам станет проблематичным; бобр добавил, что не нашлось ни одного, кто позволил бы себе выразить сожаление.