— Хм… Ну, мы целовались.

— Дружески или взасос?

— Протестую! — крикнул адвокат. — Это неподобающее в стенах суда выражение.

— Протест принимается, — согласился судья. — Господин обвинитель, выбирайте выражения. А вы, свидетель, отвечайте на поставленный вопрос.

— Да, именно так, взасос… То есть, я хотел сказать…

— Мы вас поняли, не стоит уточнять, — прервал его судья. — Господин обвинитель, вы уверены, что продолжать допрос свидетеля необходимо?

— Только два вопроса, ваша честь.

— Хорошо, задавайте ваши два вопроса.

— Свидетель, вы знали, что ваша дама состоит в законном браке?

— Протестую, — сказал адвокат. — Это не имеет отношения к делу.

— Протест принят, — согласился судья. — Задавайте ваш последний вопрос, господин обвинитель.

— Свидетель! — торопливо повысил голос обвинитель. — Вы и ваша дама раздевались в эту ночь догола? Свидетель, отвечайте, вы были голые?! Вы и ваша дама — голые, без трусов?!!

Адвокат запоздало закричал «протестую!!!», присяжные загудели, судья зазвонил в колокольчик.

Добившись тишины, судья обратился к Котову:

— Свидетель, вы можете не отвечать на последний вопрос.

Предпочитая все же закрыть эту щекотливую тему, Котов, глядя себе под ноги, тихо произнес:

— Да, в общем, были…

— Все! Свидетель свободен! — торжествующе крикнул обвинитель и развалился в своем кресле.

Возникла пауза, во время которой адвокат что-то быстро и шепотом объяснял Пете Огонькову. Затем секретарь объявил:

— Приглашается второй свидетель!

В зале появилась дама. Она огляделась, подошла к барьерчику и тоже поклялась на кулинарной книге говорить правду.

— Ваша фамилия, имя, отчество, возраст и семейное положение, — сказал секретарь.

— Альбина Тарасовна Загребалова-Вульф.

— У вас что же, две фамилии, свидетель?

— Загребалова — это по мужу.

— А Вульф?

— А Вульф — это по первому мужу.

— Значит, вы уже второй раз замужем?

— Нет, почему же второй? Четвертый.

— Стало быть, господин Загребалов был вашим вторым мужем?

— Нет, зачем вы путаете, я же сказала: не вторым, а четвертым. Не могу же я называться, на самом деле, Пеструшкиной-Вульф-Собакиной-Ингер-Загребаловой? Это нескромно.

— Но тогда получается, что вашим первым мужем был господин Пеструшкин?

— Почему же Пеструшкин? Я ведь уже сказала, что Вульф. Пеструшкина — это моя собственная девичья фамилия.

Секретарь вытер пот со лба.

— Хорошо, оставим этот вопрос, сколько вам лет? Ваше семейное положение?

— Пишите двадцать восемь. Не имела, не состояла, не числилась.

Некоторое время секретарь злобно смотрел на даму, но предпочел не связываться и молча вписал в графу «возраст» цифру «28».

Со своего места поднялся обвинитель.

— Скажите, свидетельница, — произнес он вкрадчиво, положив свой подбородок на перильца, — где вы находились в ночь с первого на второе июня сего года приблизительно с полуночи до десяти часов утра?

— Конечно у себя дома, что за идиотский вопрос! — не сморгнув, ответила дама.

Адвокат захихикал, лицо обвинителя перестало быть ласковым.

— Извините, — сказал он и обернулся к судье, — но мы располагаем другими свидетельствами.

— Какие еще свидетельства? Я замужем, и такие вопросы вообще считаю нахальными и неуместными.

— Ваш муж придерживается такой же позиции? Он подтвердит ваше алиби?

— Вот еще! Не вздумаете впутывать в ваши делишки моего мужа! Хорошо, я ночевала у подруги, она может подтвердить. Хотите — проверяйте, я больше ничего не скажу.

Обвинитель потерял дар речи, а адвокат снова злорадно захихикал.

— Вы ночевали у гражданина Котова! — с глупой настойчивостью заявил обвинитель.

Дама только пожала плечами.

— Вы имели с гражданином Котовым неподобающие отношения!

Дама презрительно фыркнула.

— Вы изменили своему мужу, честному человеку!

Дама отвернулась.

— Вы… Вы демонстрировали неподобающие, постыдные отношения с гражданином Котовым в присутствии несовершеннолетнего!

— Вот еще! — встрепенулась дама. — Не было там никакого несовершеннолетнего.

Обвинитель торжествующе обвел суд глазами и неторопливо произнес:

— Спасибо, у меня больше нет вопросов к свидетельнице.

Поняв, как она глупо прокололась, свидетельница, негромко на ходу выругавшись, покинула зал.

Судья стукнул молотком и объявил:

— Приступаем к разбору главного пункта обвинения.

Все притихли и стали смотреть на Петю Огонькова.

— Обвиняемый! — сказал судья. — Признаете ли вы, что подглядывали за неподобающими действиями взрослых и совершили тем самым отвратительное прелюбодеяние?

— Да, я видел… — прошептал Петя, сделавшийся красный как рак. — Но я не смотрел, я почти сразу отвернулся.

— Почти? — ухватился обвинитель. — Как это понимать — почти? Как это долго — секунду, минуту, или больше…

— Нет, не больше минуты.

— Хочу заметить, ваша честь, — обратился обвинитель к судье, — что время, проведенное обвиняемым за сладострастным созерцанием недозволенного, не могло быть им оценено объективно и, разумеется, было неизмеримо большим, чем одна минута.

— Это домыслы обвинения, прошу не принимать их к сведению, ваша честь! — заявил адвокат.

— Протест будет рассмотрен, — пообещал судья.

— Так что же вы успели увидеть в течение этой пресловутой минуты? — продолжал обвинитель, обращаясь к Пете.

Тот покраснел еще больше и промолчал. Слово взял адвокат:

— Скажите, подзащитный, что побудило вас прервать свои наблюдения за неподобающими действиями взрослых?

— Мне было стыдно… — выдавил из себя Петя, готовый провалиться сквозь землю.

— Почему же вы не отвернулись еще раньше, еще до того, как их действия перешагнули грани дозволенного?

— Господин судья, — вмешался обвинитель, — ваша честь, такое определение может толковаться двояко. Что это за грань дозволенного: пить вино, целоваться или…

— Достаточно, мы вас поняли. Обвиняемый, почему вы не отвернулись сразу, как только догадались о постыдных намерениях свидетелей?

— Я растерялся…