Парень покачал головой, все еще не поднимая глаз.

— Думаешь, я соврал? Думаешь, у меня выбили признание? — Он с довольным видом рассмеялся.

К сожалению, она знала, что на суде сын сказал правду. Но в его признании не было важных для него деталей, его сокровенных чувств, его оценок — все это обычно не учитывается при вынесении приговора.

— Приговор не ошибочный — ты здесь потому, что заслужил.

Парень набрал воздуха в грудь и наконец-то взглянул на мать:

— Валентина готовилась к устному опросу в школе, оставался последний перед каникулами. Я позвонил ей, спросил, не хочет ли она встретиться в бабушкином доме. Сама знаешь, мы часто бывали там, чтобы заняться любовью. Я уже до этого почувствовал, что между нами что-то не ладится, мы отдалялись друг от друга, но я не понимал почему. Поначалу она сказала, что не может приехать, но я настаивал, и наконец она согласилась. Я приехал первым и стал ждать.

— У тебя был нож, — напомнила Охотница, вспомнив о многочисленных ранах на теле девушки.

— Да, был. Но тогда я не думал, зачем его взял, правда. Может, чтобы ее напугать. Мне хотелось показать ей, что я готов на все, лишь бы не потерять ее.

— А дальше?

— Я был в доме, когда услышал, как к дому подъезжает скутер. Я открыл дверь и увидел ее. Боже мой, она была такая красивая…

— А дальше? — вновь с нетерпением спросила мать.

— Я хотел отвести ее в твою старую спальню, заняться с ней любовью, вернуть то, что было между нами прежде. Это волшебное, особенное чувство. Но она взглянула на меня и сказала, что познакомилась кое с кем и они начали встречаться.

Вне себя от гнева, Охотница наклонилась к нему:

— И что же ты тогда сделал?

— Я схватил ее за волосы и потащил в комнату. Бросил ее на кровать, разорвал на ней одежду. Она плакала, умоляла, пыталась меня остановить.

— Ты ее изнасиловал, — сухо констатировала мать.

— Я хотел, но не смог, — спокойно признался он. — Я почувствовал, что ни на что не способен, и схватился за нож.

Охотница утратила дар речи. Эти слова искренне произнес ребенок, которого она выносила под сердцем. Которого она выкормила, вырастила, воспитала, стараясь дать ему все самое лучшее. Не догадываясь, на какую жестокость способен ее ангелочек.

— Почему ты ее убил?

— Я был слаб, а она воспользовалась этим и ранила меня, сделала мне больно.

Охотница с отвращением осознала, что, несмотря на возраст, мужчины, которые издеваются над женщинами, всегда находят себе одни и те же оправдания. Тогда она закричала:

— Почему?!

— Я был сильнее и хотел, чтоб она страдала, — наконец признался Диего.

Он расплакался. Слезы стекали у него по щекам, от всхлипов грудь вздымалась и опускалась. Он казался беззащитным, как котенок. В Охотнице проснулись материнские чувства — хотелось утешить его, прижать к груди. Она понимала, что это неправильно, но, пусть и не собиралась потакать желанию, не могла перестать об этом думать.

— Ты — моя самая большая ошибка, — сказала она, чувствуя, как сердце разрывается на части.

— Ты не виновата. И папа тоже. Я, по-моему, всегда был таким, — ответил мальчик. — Я с детства чувствовал, что когда-нибудь встречусь со смертью лицом к лицу. Не знаю, как это объяснить, но как будто так было задумано.

Охотница уже почти разжалобилась, но вдруг вспомнила о таинственном спасителе дочери Роттингера, кровожадном чудовище, что бросился на помощь девочке.

— Понимаешь, это не оправдание, а наоборот, даже хуже. Это тебя не оправдывает, нельзя просто сказать: «Я такой, какой есть, ничего не поделать», — спокойно произнесла она. — Вместо того чтобы убивать, ты мог ее спасти.

— От чего спасти? — поинтересовался Диего.

Мать печально поглядела на него:

— От самого себя.

Через несколько секунд в комнату вошли надзиратели и отвели его обратно в камеру. Охотница наблюдала с такой же болью, c какой мать смотрит, как несут гроб с телом преждевременно погибшего сына. Наверное, так же чувствовали себя и родители Валентины, поэтому она думала, что заслужила это.

После того как за ней закрылась последняя дверь тюрьмы, она снова оказалась на парковке, совершенно не представляя, что ждет ее дальше. Она больше не находила в себе ни сил страдать, ни боли.

Она увидела, как Ринальди спешит ей навстречу. Не произнеся ни слова, он обнял ее, и оба расплакались. И хотя они понимали, что никогда больше не будут вместе, сейчас они снова чувствовали себя молодыми ребятами, что встретились и полюбили друг друга задолго до того, как их любовь произвела на свет ребенка.

И перед тем как снова проститься, они, пусть и ненадолго, стали, как прежде, одной семьей.

Спокойствие бездны. Вечный покой морской пучины. Она неподвижно застыла в холодной воде, пока ее тело качается на поверхности, влекомое течением. Глаза открыты, она озирается. Вокруг тишина, что защищает ее. Никто и ничто не может причинить ей зла. Девочка с фиолетовой челкой часто представляла себе эту картину спокойствия и считала часы, которые отделяли ее от неизбежного.

Утром она побывала у ортопеда, и он осмотрел ее ногу. Кость срасталась быстро, ей разрешили отказаться от костылей и поменяли ортез на более легкий — в нем передвигаться было проще.

Но эта новость не радовала: девочка знала, что ждет ее вечером.

Она вытащила из шкафа первый попавшийся спортивный костюм, собрала волосы в хвост, как делала, если не успевала помыть голову. Решила не принимать душ и опрыскала себя мерзко пахнущими духами. Ей хотелось стать непривлекательной, ослушаться приказа Рафаэле «привести себя в порядок». Она надеялась, что парень, которому ее продали в этот раз, откажется от покупки. Но к девяти вечера она растеряла всю свою смелость и боялась, что этот поступок будет воспринят как непростительная дерзость.

Чтобы ей разрешили уйти из дома вечером посреди недели, пришлось сказать матери, что ее пригласил на свидание самый крутой парень школы. К несчастью, так оно и было. Однако госпожа Роттингер не задалась вопросом, почему он заинтересовался именно ее дочерью. Она тут же вообразила, что он разглядел в ней задатки материнской красоты. В конце концов, она просто хотела убедиться, что девочка не станет ненавидеть мать за то, что не смогла передать ей свое очарование.

Рафаэле прибыл на виллу в назначенное время на новом мотоцикле, который ему подарил отец. Он пристально оглядел девочку. Вместо того чтобы разозлиться на нее, он рассмеялся.

— Ну хоть без долбаных костылей, и на том спасибо, — сказал он, протянул ей шлем, помахал госпоже Роттингер, которая задержалась на пороге, чтобы с ними попрощаться, и завел мотор. Типичный подросток из обеспеченной семьи с озера Комо.