Я настолько опешил, что даже посмотрел на трубку, продул ее и начал крутить ручку. Тишина. Показалось, что все кончено. Но я не выпускаю трубку и инстинктивно, пуще прежнего, жму на клапан до боли в пальцах.

Командир базы рядом. Он звонит в Морской полк:

– Товарищ Осипов, доложите обстановку. Что с батареей? – Противник прорвался между Морским и Пограничным, атаковал батарею, продвигается к мысу Е и в направлении Крыжановки, отсекая пограничников. Комиссар полка Митраков с двумя ротами и взводом пулеметов бросились на ликвидацию прорыва. Обстановка неясна.

И потянулось время ожидания. Прошло, возможно, 20, а может, и 30 минут. И вдруг трубка ожила. Я слышу тяжелое дыхание человека и хриплое, но чистое русское произношение: – Алло, у телефона!

«Все в порядке», – проносится в голове. И я уже обрадованно кричу:

– Докладывайте! Куда вы запропастились?

– Виноват! Отлучался в рукопашную!

Люди добрые! Вы слышите: он отлучался в рукопашную! И он еще считает себя виноватым, что вроде бесцеремонно бросил трубку…

– Молодчина! – вырвалось у меня.

Я тогда долго размышлял и о наших победах, и о наших неудачах. И приходил к твердому убеждению: нет, никогда Гитлеру и его войску не победить наш народ! Вот таких, как этот, что «отлучался в рукопашную».

И как бывало в то суровое, безжалостное время, когда вот такое героическое было повседневным и массовым, считалось обязанностью, мы даже не зафиксировали имя того воина, а перешли к очередным горячим делам, которые навалились на нас.

А на батарее происходило следующее: противник напоролся на колючую проволоку и мины и начал обходить позицию с обеих сторон. Наши двенадцать бойцов во главе с сержантом, охранявшие законсервированные пушки, открыли из пулеметов и винтовок огонь. Вражеские солдаты залегли. А следовавшие за ними атаковали батарею. Подразделение противника прорвалось через заграждения и начало подходить к пушкам. Вот в это время телефонист, крикнув товарищам: «Приказано подорвать пушки!» – бросился с винтовкой на врага. Все защитники батареи устремились в штыковую. В это время подоспела матросская рота, другие подразделения. Противник был отброшен. Фланги полков сомкнулись.

Звонит Осипов:

– Убит командир батальона Кузнецов.

Это бывший командир батареи, которую только что подорвали. В один день и батарея, и командир закончили свою жизнь.

Александр Иванович Кузнецов – один из замечательных командиров. Орден Красного Знамени был ему посмертной наградой Родины. В память о нем в аллее Славы Одесского парка имени Шевченко установлена символическая плита с его именем.

Славную страницу в боевую историю 21-й батареи вписал старшина Ростислав Николаевич Кушлянский. Будучи командиром взвода Морского полка, он получил ранение. Потом сражался за Сталинград и на Курской дуге. Отличился при форсировании Днепра и был удостоен звания Героя Советского Союза.

Прорыв противника на позиции 21-й батареи взволновал все руководство OOP. Собрался Военный совет оборонительного района. На нем командарм Софронов оценивал положение в Восточном секторе как кризисное.

Позвонил Крылов:

– Ввиду чрезвычайных обстоятельств прошу вас срочно приехать ко мне.

Никогда не видел Николая Ивановича таким озабоченным и, несмотря на дьявольскую усталость от бессонных суток, возбужденным. У него находился начальник артиллерии полковник Н.К. Рыжи.

Только Крылов хотел заговорить, вошел оператор штаба армии, направленец по Восточному сектору, капитан К.И. Харлашкин и доложил:

– Командир Погранполка Кудряшов сообщает, что лично видит со своего наблюдательного пункта движение колонны противника по Приморскому шоссе в сторону фронта. Просит ударить артиллерией.

Рыжи прокомментировал:

– Надо ударить морской артиллерией, медлить нельзя.

Зная, что на «Червоной Украине» есть шрапнель и с ее формарса (верхняя площадка на фок-мачте) можно наблюдать войска, звоню на Жевахову гору Филиппову и прошу поставить задачу крейсеру по радио через его корпост. Через несколько минут целеуказание было получено на корабле.

Командир бригады крейсеров С.Г. Горшков приказал командиру крейсера обстрелять вражеские войска шрапнелью восьмиорудийными залпами. Кудряшов доложил, что уже первым залпом цель была накрыта. Крейсер перешел на двухорудийные залпы, и вражеская пехота до вечера была прижата к земле.

Крылов и Рыжи просили расстроить предстоящее наступление врага ночными массированными ударами артиллерии по его позициям. Для этого были выделены три подвижные и две дальнобойные батареи и девять кораблей – 67 стволов.

Уже много суток корабли непрерывно на боевых позициях и в гавань не заходят. Продовольствие и топливо на рейд им подаются баржами. Все эти дни командиры с мостика не сходят, расчеты у орудий, тут же в паузах и отдыхают. Удары по пехоте и вражеским батареям следуют один за другим. Командиры полков и дивизий требуют больше огня, и Кулишов, выполняя указания Левченко и Жукова, еще раз напомнил, что не следует экономить боезапас.

Корабельная артиллерия работала с перенапряжением. Но создалась такая обстановка, что не приходилось считаться и с усталостью людей, и с состоянием техники. И борьба с врагом шла на пределе сил.

Позвонил Жуков. Ему срочно нужен Кулишов. Тот возвратился от командующего взволнованным – и ко мне:

– Запирайтесь с комендантом порта Романовым и к утру приготовить расчеты на экстренную эвакуацию Приморской армии. Вот вам боевой состав армии. Ни с кем ни слова. Обстановка кризисная.

Я подумал, что Жуков действует предусмотрительно. После того что случилось сегодня, ни за что нельзя поручиться. Огромной массой войск противник может отбросить наши части Восточного сектора на Пересыпь к порту, отрезать войска

Западного и Южного секторов от порта, от моря и начать их окружение. И если моряки не будут готовы принять войска на суда для эвакуации, этого никто не простит.

Мы обосновали, что армию и базу без тылового имущества и громоздкой техники можно эвакуировать имеющимися средствами за три ночи с высадкой на Гендре (это рядом) и в Ак-Мечети (ближайшая бухта в Крыму). Старшим по приему войск в Ак-Мечети (ныне Черноморское) предлагалось назначить контр-адмирала Вдовиченко. (Я тогда не знал, что Вдовиченко отзывается в Москву, и 11 сентября он туда убудет.) Во второй половине ночи расчеты были готовы и сданы командиру базы, и мы прилегли отдохнуть. Я проснулся от грохота и содрогания здания – стреляла зенитная артиллерия, рвались бомбы. Уходить в подземелье не хотелось, и я посоветовал:

– Пал Палыч, натяните подушку на голову и давайте попытаемся еще вздремнуть.

А спали мы головами к окнам. Только задремали – свист бомбы и разрыв во дворе. Стекла вынесены из рам начисто. Осколки, пролетев по кабинету, впились в дубовые двери. Мы отделались легкими царапинами. А шофер Романова, укрывшийся в щели, вырытой во дворе, был убит наповал.