– Пугаешь или инструментом владеешь?

– Я тебе, Гоша, сначала яйца коленом в пах забью, а потом уже перышком разрисую. Под Хохлому. Как считаешь?

– Ну, ты, Нюта, и сука! – радостно захохотал Гоша Гут, и тогда Натали обернулась. А гуте ментш[44] Гоша Гут никак не щипач. Этот здоровый рыжий еврей до «ухода в революцию» слыл удачливым медвежатником. Впрочем, анархист Григорий Гутман вскрывать сейфы не перестал, но делал это теперь исключительно из идейных соображений.

– В бегах или где?

– Гоша, побойся бога! Меня же по телику третий день только что голую не показывают!

– Что, серьезно? На голую я бы на тебя посмотрел!

– И не мечтай! – вполне серьезно отрезала Натали, сама не на шутку удивившись своей неожиданной резкости. – Так ты что, Гут, на самом деле телевизор не смотришь?

– А на кой он мне?

– Тоже выбор.

– Но тебя, Нюта, я видеть рад, хоть ты и продажная сука самодержавия!

– Замени суку на шалаву, и будет складно.

– Да мне, Наталья Викторовна, по барабану, Нюта ты или Наташа.

Хитрюга Гут знал уже, кто есть кто, в этом вертепе. Если и не по телевизору, то уж, верно, в газетах фотографии видел.

– Поговорить надо.

– Тогда за мной!

Гоша повел широким плечом и заскользил куда-то вбок, удивительно ловко, с особой опасной грацией и изумительной деликатностью раздвигая своим огромным телом негустую толпу. Натали шла за ним, как задний мателот[45] в кильватере, ни разу не задев никого ни плечом, ни бедром.

«До чего же хорош! Так бы и ходила за ним, как… как пехота за танком! Нигде не споткнешься, ни обо что не ушибешься…»

– Ну, вот мы и дома! – ухмыльнулся Гут, когда они оказались в крошечной каморке под самой крышей. – Выглядит так себе, но зато говорить можно без опаски, да и срываться, если что, по крышам… Одно удовольствие!

– Тогда определимся, – предложила Натали.

– Валяй! – прищурился Гут.

– Я никого не сдавала и ни с кем, кроме собственного мужика, не сотрудничаю.

– А мужик у тебя, Нюта, монументальный. И где ты такого надыбала?

– Где взяла, там уже нет. Мне его выставили на исполнение, а я промахнулась.

– Постой, а ты разве… – Гут не знал, чем конкретно занимается в подполье Нюта, они пересекались совсем по другим темам.

– Иногда… – кисло усмехнулась Натали, знавшая не понаслышке, что доверие – на пустом месте не родится. – Считай, на голую посмотрел.

– А меня как нашла?

– По ориентировке Жандармского корпуса.

– Что?! – вскинулся вконец обалдевший Гут.

– То, что слышал! Да, сядь ты, Гоша! Если бы брать пришли, то, уж верно, без меня. Как мыслишь?

– Объяснись! – нахмурился Гут.

– Гоша, у меня источник образовался в жандармерии. Не все же им нас подлавливать, мы тоже можем, если очень захотим!

Тут она, разумеется, лукавила. Хотеть-то многие хотели, но не у всех срасталось. Ведь не у каждого Ольга Федоровна Станиславская в подругах ходит. А Ольга, надо ей отдать должное, ситуацию оценила правильно и со школьной подругой сблизилась не для вида. Что-то в истории с ней было нечисто. Первое впечатление Натали, что она знает, о чем идет речь, оказалось неверным. Ничего она, на самом деле, в игре Генриха не поняла. Не было у того причин держать при себе офицера флотской контрразведки. Мог наказать, мог и отпустить. Это да. Судить и миловать стало теперь, после переворота, его особой привилегией. Однако Ольгу не осудил, вот в чем дело. И родственные связи никак не объясняли его поведения. О помиловании-то речь тоже не шла. Тогда что? Вопрос наводил на мысли, и мысли эти – если иметь в виду Ольгу – были не веселые. Оттого и задружилась. В создавшейся ситуации Натали могла оказаться для несчастной «родственницы поневоле» куда надежнее всех спецслужб вместе взятых. Но за такую дружбу приходилось платить взаимностью, не без этого. И тут выяснилось, что капитан-лейтенанту из флотской контрразведки готовы оказать «посильную помощь» в любом жандармском отделении. В рамках устава и должностных полномочий, естественно, но большего у них никто и не просил. Натали всего-то и нужно было, что сводки и ориентировки жандармские просмотреть да пару запросов, не требующих санкции высокого начальства, сделать.

– Источник? – переспросил Гут. – Не слабо так… Впрочем… Сдал-то кто?

– Извини, не знаю, но сдали не тебя, а эту точку. Так что, съезжай, и дело с концом.

– Вот же люди! – вздохнул Гоша. – Ничего святого! А какая явка чудная была… Ладно, чем могу?

– Мне нужно встретиться с Вектором.

– А он, что в Новогрудке?

– Не знаю, – могло статься, что и нет, но попробовать стоило. – Но ты попробуй, ладно?

– Ладно… А что сказать? Ну, типа, если он действительно тута, чем мотивировать стану?

– Скажи, Лиза о встрече просит. Мотив… Ну, скажи, что о напарниках поговорить надо.

– Ну, это если он в Новогрудке.

– А как же еще! – поддержала Гута Натали. Гоша ей только что «открытым текстом» намекнул, что Вектор в Новогрудке, а информация эта была не только партийной тайной, но и дорого стоила, имея в виду личные интересы Натали. – Заранее тебе благодарна. И еще две просьбы.

– Жадная ты, Нюта, до удовольствий! Но ладно, телись!

– Где-то в Новогрудке живет один старик, он еще в организацию Волина[46] и Махно входил, партизанил вроде бы…

– Зосима? – все-таки Гут недаром слыл знатоком околоподпольного мира.

– Да, – подтвердила Натали. – Знаешь его?

– Знаю. Но ты учти, старика не только наши, но и урки уважают, и он…

– Не у дел, – кивнула Натали. Она знала, кто такой Зосима, в жандармской картотеке содержались все необходимые сведения. Все, кроме адреса. – Сведешь со стариком?

– Нет, – нахмурился Гут. – Я к нему не хожу. Был случай… Неважно. Дам адрес, иди сама. Но не зарывайся. Он… Он разный бывает.

– Поняла.

– Немецкая слобода, Ручей, дом Горшковой.

– Спасибо.

– Не за что.

– Третий вопрос. Мне надо купить чистый ствол. Лучше пару. И немного кокаина. К кому обратиться?

– Ко мне, – хмыкнул Гут. – Сегодня… Знаешь подвал «Iš pragaro»?