– Держи, – протянула ей посох Надя. – Как узнала, где я?

– А… Это… – Она лукаво хихикнула. – Всякий народ у меня бывает. Иные думают, что идут со своими тайнами, а вся их тайна – дела служебные. Чего другим не доверишь, бабке рассказывают…

– Ну ты коза!

Старуха грозно потрясла в воздухе палкой:

– Я тебе сейчас батогом-то наверну!

Но девушка уже шмыгнула за калитку. В тупике эхом отозвался ее смех.

– Не забудь! – крикнула вслед бабка.

– Ага…

Откликнулась, а про что «не забудь» Надя не успела подумать.

Теплая ночь ласково укрыла город. Люминесцентная лампа подбитого фонаря дрожала как паралитик.

Где-то скрипнула дверь.

На крылечко выглянула юная кошечка. Прихорошилась, устроила пушистую попку поудобнее: на освещенном лунным светом тротуаре выставились напротив друг друга два здоровенных кота. В боевых стойках они походили на японских самураев. Прижатые уши придавали им должную раскосость. Вытянутые торчком хвосты предупреждающе вздрагивали, будто встряхивались знамена родовых кланов. По выгнутым спинам пробегала вибрация, но медленно, ужасающе медленно подтягивались лапы и поворачивались головы. Словно гонг, из чьего-то окна раздался бой напольных часов. «Банг… Банг…» – пробил сигнал, и ночь наполнилась звучанием. Коты затянули боевой напев. Смертная тоска и ужас слышались в нем: «А-а-у-у», – густо басил один. «Не-е-а-а», – зловредно тянул другой. Они подкрадывались друг к другу, прижимая головы все ниже. Внезапно двор огласился душераздирающим воплем: один из котов сорвался в битву. Где-то лязгнул засов. С грохотом распахнулось окно на четвертом этаже.

– Мать вашу, заразы!

Вниз полетела консервная банка, едва не угодив Надежде в голову.

В подъезде кто-то успел выкрутить лампочку. Но в дорожке лунного света Надежда разглядела метнувшуюся от перил фигуру. Просчитав движение, она вычислила, где затаился неведомый некто. Все говорило о том, что ее поджидают. Но кто?.. Разум работал быстро, перебирая все возможные варианты, включая и собственные действия на тот или иной случай. Ретроспекцией мелькнуло в мозгу домашнее окно. Там горел свет настольной лампы. Родители наверняка легли, но вряд ли еще спят. Надо крикнуть, позвать отца!

– Не кричи, красавица! Не надо, – услышала она вкрадчивый мужской голос.

Сердце захолонуло. Надежда обратилась внутрь себя, в поисках спокойствия. «Не паникуй. Все в порядке. Заорать никогда не поздно. Главное – не показывать страх…» Найденная точка опоры показалась ей зыбкой: страх был.

Постаравшись не сорваться в голосе, она произнесла:

– Тогда выйди вперед. Проявись.

В голове пронеслись ужасные картинки насилия. Череда кошмарных образов извращенцев промелькнула наподобие портретов на вокзальном стенде под заголовком «Их разыскивает милиция»… Промелькнула догадка, что это может быть виденный ею в отделении милиции беглый преступник. Она еще не совсем верила в возможность такого оборота, но спокойствие отчего-то вернулось.

– Чего к стенке жмешься? Ментов поблизости нет.

Он выступил вперед:

– Вот и голос твой услышал. Красивый. Под стать. – В янтарных глазах искрил коварный огонек.

– Под стать грубый?

– Низкий, но мягкий. – Он дотронулся до ее косы. Лицо озарилось неподдельным восхищением: – Редкость какая! – Нежно пропустил ее в ладонь, не сжимая пальцев. – Раритет…

– Что ты здесь делаешь?

– Тебя жду…

– Это я и без тебя поняла.

– Без меня не поняла бы… – мурлыкнул Ржавый.

Она дернулась, мотнула косу за спину:

– Зачем ты здесь?

– Догадайся. А я погадаю, как тебя зовут.

– Тебе не кажется, что не то место, чтобы в кошки-мышки играть?

– Не сердись. Я только мотоцикл по адресочку завез. – Вишневский расплылся в нахальной улыбке.

– Адресочек где взял?

– Твой папа сообщил… – расставил он пальцы.

В блике света сверкнула крупная печатка.

– Тогда отчего к нему не зайдешь?

– А можно?

Надя прикусила губу. «Не стой под стрелой», – сказала она самой себе. Перед ней был игрок. Неуловимый шарм исходил от него. Изощренная гибкость ума притягивала, поэтому игра, которую он ей навязывал, казалась естественной, спонтанной, красивой. Ни единого грубого слова или жеста… Мысли ее смешались, она отвела глаза в сторону.

– Где «Ява»?

– Вон, в подвале, ласточка.

Надя улыбнулась: «То ли обратился, то ли про мотоцикл».

– Еще что-то?

Его лицо исказила мука. В глазах застыла мольба о помощи. И сердце Надежды дрогнуло, зашлось от боли. Она закрыла рукою глаза. И тут же почувствовала на пальцах его нежное прикосновение. Задохнулась от внутреннего крика. Ее кинуло в жар от одного сознания, что это могли быть его губы. Желая бежать от наваждения, Надя прыгнула на ступеньку. «Что это я?» – развернулась обратно. В ее небесных глазах расплылся зрачок, отражая лунное серебро.

Вишневский припал спиною к стене, впервые не зная, куда деть руки. Заложил за спину, молча ожидая ее приговора.

– Могу скинуть тебе ключ от кладовки.

Отблеск надежды мелькнул в его взгляде.

– Наша – третья. В подвале там старый топчан и куча макулатуры. Есть хочешь?

Он с готовностью кивнул.

– Не знаю, зачем я это делаю… Завтра зайду и отберу, понял?

Ржавый опять дурашливо затряс рыжими патлами. Но клоун из него получался грустный…

Возвращаясь с энергоучастка, Антон передумал заходить к НОДу. Конец дня, может и не застать. Кроме того, накатили тревожные мысли, воспоминания…

– Что-то ты рано, – подняла голову от конспектов Надюшка. – Разогреть тебе?

– Я мать подожду…

Через минуту она услышала, как брякнула крышка сковороды. «Куски таскает», – хихикнула она про себя. Встала на цыпочки и двинула на кухню. Антон Адамович склонился над сковородкой. Он воровато оглянулся и увидел прислонившуюся к притолоке Надюху.

– У, какую красоту ты сварганила! – Пойманный с поличным, он, смеясь, вытирал об себя замасленные пальцы. – Сама чего не ешь? За неделю истощала со своими экзаменами. Не вздумай на сочинении Ницше приплести.

– А кого? Блаватскую, что ли?

– Под «Серебряный век»? Годится. Но не стоит. Не поймут. – Антон зацепил двумя пальцами кусок мяса, отправил его в рот. – А там что?

Он алчно посмотрел на закрытую тарелкой эмалированную миску.