– А что будет, когда мама вернется и увидит, что ты радостно ужинаешь с людьми, которых она ненавидит?

– Если это случится, сначала объясняться придется ей, – вмешалась я. Знаю, знаю, не надо было так говорить.

– Ах ты, мошкара! – Би взвилась и накинулась на меня. – Это ты хочешь, чтобы она была мертва – тогда ты выйдешь за папу и получишь его деньги!

– Прости ее, – сказал мне Элджи. – У нее горе.

– Конечно, горе: отец оказался козлом, – заявила Би. – И попался в сети Йоко Оно.

– Линкольн, Александра, идите посмотрите телевизор, – сказала я.

– Она не хотела этого говорить, – увещевал меня Элджи.

– Вот только не надо делать такое лицо, – прошипела мне Би.

Я расплакалась. Конечно, она не знает, что я беременна. Но все равно, Одри, меня по утрам так тошнит – я тебе писала. Почему-то дело не обходится просто французскими тостами. Вчера я проснулась от дикого желания полить их мороженым с соленой карамелью. Я купила пачку и приготовила сэндвичи из французских тостов с мороженым и соленой карамелью. И поверь – мне стоит их запатентовать и открыть бизнес. Доктор Вийяр вчера сказал, чтобы я себя сдерживала, а то родится ребенок из чистого сахара, как пряничный человечек. Ну как тут не плакать? Я убежала наверх и упала на кровать.

Через час пришел Элджи.

– Су-Линь, у тебя все хорошо?

– Нет! – прорыдала я.

– Прости. Мне жаль, что так получилось с Би. И с Бернадетт. И с ребенком.

– Тебе жаль, что получился ребенок! – это вызвало новый приступ рыданий.

– Я не это хотел сказать. Просто все так внезапно.

– Это внезапно только для тебя, потому что у Бернадетт всегда были выкидыши. Если здоровая женщина, такая как я, занимается с мужчиной любовью, она беременеет.

Повисло долгое молчание. Наконец Элджи произнес:

– Я сказал Би, что мы можем поехать в Антарктиду.

– Ты же знаешь, мне туда нельзя.

– Только она и я. Она считает, ей так будет легче. Поможет перевернуть страницу. Это ее идея.

– И ты, конечно же, поедешь.

– Она только так согласится подпустить меня к себе. Я по ней соскучился.

– Тогда, конечно, поезжай.

– Ты потрясающая женщина, Су-Линь.

– Вот спасибо.

– Я знаю, что ты хочешь услышать. Но подумай обо всем, что со мной произошло и еще происходит. Ты правда хочешь, чтобы я говорил тебе вещи, в которых не уверен?

– Да! – С моей гордостью было давно покончено.

– Последний круиз в этом сезоне отправляется через два дня, – сказал он наконец. – На корабле есть места. У нас внесены деньги, которые иначе сгорят. Много денег. И я в долгу перед Би. Она хорошая девочка, Су-Линь. Правда хорошая.

Вот так вот. Элджи и Би завтра отправляются в Антарктиду. Все это, по моему мнению, настоящая катастрофа. Но что я могу знать? Я всего лишь секретарша из Сиэтла.

Люблю тебя,

Су-Линь

Мы прибыли в Сантьяго в шесть утра. Я раньше никогда не летала первым классом и не знала, что каждое сиденье одним нажатием кнопки раскладывается в кровать. Как только кресло приняло полностью горизонтальное положение, стюардесса накрыла меня белоснежным одеялом. Наверное, я улыбнулась, потому что папа взглянул на меня со своего сиденья и сказал, чтобы я не слишком привыкала. Я улыбнулась ему, но потом вспомнила, что ненавижу его, и закрыла глаза специальной подушечкой. Они у них набиты льняным семенем и лавандой и подогреты в микроволновке. Тебе тепло и ты полностью расслабляешься. Я проспала десять часов.

В аэропорту на паспортный контроль стояла огромная очередь. Но пограничник помахал нам с папой и пропустил к окошку, предназначенному для семей с маленькими детьми. Сначала я разозлилась – мне же пятнадцать. Но потом подумала – отлично, пролезу без очереди.

Дядька в камуфляже возился с нашими паспортами целую вечность. Все смотрел то на меня, то в мой паспорт. Вверх-вниз, вверх-вниз. Я решила, это из-за моего дурацкого имени. Наконец он заговорил:

– Красивая шапочка, – и показал на бейсболку «Принстон тайгерс». Ее маме прислали, когда просили денег. – Принстон, – сказал он. – Это американский университет типа Гарварда.

– Только лучше, – сказала я.

– Мне нравятся тигры, – дядька накрыл наши паспорта ладонью. – И шапочка нравится.

– Мне тоже, – я оперлась подбородком на руку. – Поэтому я ее и ношу.

– Би, отдай ему шапку, – сказал папа.

– Что-о-о?

– Очень нравится шапка, – закивал дядька.

– Би, просто отдай и все. – Папа схватился за бейсболку, но она была пристегнута к моему хвостику.

– Она моя! – Я накрыла голову руками. – Мне ее мама дала.

– Она ее в мусор выкинула. Я тебе другую достану.

– Достаньте себе сами, – сказала я дядьке. – Они в интернете продаются.

– Мы вам закажем, – добавил папа.

– Нет, не закажем! Он взрослый человек, у него работа есть. И даже оружие. Сам справится.

Дядька отдал нам проштампованные паспорта и пожал плечами – дескать, попытка не пытка. Мы получили чемоданы и прошли в основное помещение аэропорта. Гид сразу опознал нас по бело-голубым ленточкам на багаже и попросил подождать, пока остальная группа не пройдет паспортный контроль. Это будет не скоро.

– Бесплатный сыр только в мышеловке, – сказал папа. Он был прав, но я сделала вид, что не расслышала.

Стали появляться другие люди с бело-голубыми ленточками – наши попутчики. В основном старые – лица в морщинах, а на одежде ни складочки. И с фотоаппаратами! Они кружили друг вокруг друга, как павлины, демонстрируя свои объективы и камеры. Иногда они доставали из запотевших пакетиков кусочки сухофруктов и клали их в рот. Иногда бросали на меня любопытные взгляды – наверное, потому, что я была самая младшая, – и дружелюбно улыбались. Один так долго на меня пялился, что я не удержалась:

– Сфотографируйте. Так я останусь с вами навеки.

– Би! – запыхтел папа.

Любопытная деталь: возле одной комнаты без окон висела табличка: стоящий на коленях человечек под остроконечной крышей. Это универсальное обозначение церкви. Чтобы уборщики, продавцы и таксисты могли зайти и помолиться.

Пора было садиться в автобус. Я дождалась, пока папа займет место, и села подальше от него. Шоссе в город тянулось вдоль реки, берега которой были завалены мусором: жестяными банками, пластиковыми бутылками, пакетами и объедками. Среди этого мусора дети пинали мячик, играли с шелудивыми собаками и даже стирали одежду. Смотреть было противно – что, нельзя мусор собрать, что ли?