Пройдет немного времени, и зазеленеют ряды виноградников, зацветет вишня, и начнут съезжаться пасхальные туристы. Наши будущие клиенты, подумал Саймон. Надо надеяться, что водопровод и канализация будут работать. Взглянув последний раз на небо, он направился внутрь выпить.

— Это Саймон Шоу, насильник окружающей среды?

Узнав голос в трубке, Саймон улыбнулся. Джонни Харрис, когда-то составитель рекламных проспектов в агентстве, а ныне один из наиболее усердных репортеров светской хроники. В отличие от своих коллег, он не поражал свои жертвы в спину — по крайней мере, давал им возможность подготовиться к обороне. Они с Саймоном много лет поддерживали знакомство. Если не считать излюбленного определения «обидчивый глава агентства» применительно к Саймону в его колонке, он всегда относился к Саймону терпимо.

— Привет, Джонни. Что я наделал на этот раз?

— Ну, скажем, теперь ты занят разрушением устоявшегося образа деревенской жизни в одном из самых нетронутых уголков Прованса. Это написано в газете, посему, должно быть, правда, негодяй ты эдакий, — рассмеялся Харрис. — Так, одна из статеек, где обо всем говорится намеками, дабы не слишком обременять читателя обилием фактов. Вообще-то скроено умно. Я бы подозревал твоего замечательного соседа, того самого ядовитого карлика.

— Значит, писал не Крауч?

Правда, теперь это уже не имеет значения. Слишком поздно, чтобы причинить существенный ущерб.

— Газета и подпись не его. Его цитируют — обычная болтовня о еще одном гвозде в гроб Люберона, неосмотрительном распространении того, что ошибочно называют прогрессом, словом, навязшее в зубах дерьмо, но, конечно, он мог держать его при себе. Старый трюк, сам не раз прибегал к нему. Во всяком случае, написано аккуратно, в суде не к чему будет придраться.

— Очень вредная?

— Неприятная. Скажем, издевательская, но без точек над «i». О ней забудут, как только поймают без штанов очередного политика, а такое вроде случается каждую неделю. Посылаю тебе по факсу. Но, конечно, жди звонков, а случаем, и газетчика. — Харрис замолчал, и Саймон услышал щелчок зажигалки и отдаленные телефонные звонки. — Хотя вот что я тебе скажу. Хороший материал не повредил бы. Ты меня знаешь — всегда готов прокатиться на дармовщинку. Ну как?

— Разве устоишь перед таким тонким намеком? — рассмеялся Саймон. Подумав мгновение, ответил: — Почему бы не приехать на открытие? Это будет в начале июня, и мы могли бы подобрать тебе несколько колоритных фигур.

— Если хочешь, могу привезти своих. Кого-нибудь из евродерьма? Пару итальянских принцев? Старлеток и шлюх? Дай подумать. Могу устроить очаровательную актрисочку-лесбиянку или страдающего запоями автогонщика. Или клавишника из «Старк нейкид» или «Кар тивз»…

— Джонни, я надеюсь, что у меня будет приятный тихий маленький отель. Привози одну из своих девиц, а остальных оставь «Гроучо-клубу», хорошо?

Харрис шумно вздохнул.

— Ты превращаешься в старпера, но я снова сделаю из тебя человека. Дай знать о времени, и я явлюсь поддержать традиции британской прессы.

— Как раз этого я и боялся, — пошутил Саймон. — Так не забудь о факсе.

— Уже послал. Зажми нос — воняет, Скоро перезвоню.

Кладя трубку на место, Саймон все еще улыбался. Джонни Харрис, озорной веселый циник, всегда поднимал ему настроение. Его не испортил даже полученный факс, который вполне соответствовал описанию. Прочтя второй раз, Саймон порвал его. Что за способ зарабатывать на жизнь!

По словам месье Блана, до завершения строительства оставалось несколько дней, самое большее неделя. Каменщики ушли, плиточники закончили полы, кухня блестела нержавеющей сталью и медью, бассейн наполнен водой, оливковое дерево посажено — Эрнест чуть не плакал, когда обрезали крону. Альберт Уолди со своей бригадой маляров воевал из-за стен с электриками, у которых вдруг возникали новые идеи относительно проводки. Симфония спускаемой в туалетах воды и хлещущих водой кранов свидетельствовала о стараниях метавшегося от биде к ваннам водопроводчика, окончательно проверявшего наполнение и слив под оптимальным напором. Столяры подгоняли двери и шкафы, подстругивали и подшлифовывали, соря опилками и древесной пылью, оседавшими на свежей краске, вызывая очередной кризис в англо-французских отношениях.

Один месье Блан уверенно двигался в этом бедламе. За ним с куском серой поливиниловой трубки в зубах вперевалку семенила миссис Гиббонс. На кухне они присоединились к Николь, Саймону и Эрнесту, пробовавшим новое суфле, которое мадам Понс предлагала включить в меню.

Блан выразил восхищение ароматным лакомством, прежде чем перейти к делу. Возникла небольшая проблема, сказал он, ничего серьезного. Соседей, пожилую пару, беспокоит бассейн — конечно, не сам бассейн, чудо безупречного вкуса, — но то, что может происходить вокруг бассейна. Соседи читали в газетах о противоестественных порядках, которые порой имеют место в Сен-Тропезе, где, как известно, люди загорают tout nu, голыми. Мадам с ее чувствительным сердцем, наблюдая такое в Брассьере, деревне с двумя церквами, была бы глубоко огорчена. Месье, кажется, не выражал никаких опасений. Тем не менее было бы хорошо в подходящей форме дать соответствующие заверения.

Саймон собрал кусочком хлеба остатки суфле.

— Какая нелепость! Их участок отгорожен от бассейна трехметровой стеной. Чтобы увидеть что-нибудь, нужно вставать на ходули.

— Ну да, — сконфуженно заулыбался Блан. — Но мадам доводится теткой какому-то чиновнику в Авиньоне.

Николь тронула Саймона за руку.

— Сходи к ним, chèri. Стань на пяток минут дипломатом.

Саймон поднялся и галантным кивком поблагодарил мадам Понс.

— Очень вкусно. — Потом попробовал дипломатическую улыбку на других. — Сойдет?

— На зубах осталось чуточку суфле, дорогой, — заметил Эрнест. — В остальном на уровне. Тетушка не устоит.

Пройдя по улице полсотни метров, он дважды постучал в толстую дубовую дверь. Послышались шаги. В двери открылось решетчатое окошко. На него подозрительно уставились глаза в очках. Ему пришлось нагнуться, чтобы можно было разглядеть его лицо.

— Oui?

— Bonjour, madame. Я ваш сосед, из отеля.

— Oui.

— Владелец отеля.

— Ah bon.

— Да. — Саймону стало казаться, что на него глядели как на коммивояжера с дурным запахом изо рта. — Мадам, не могли бы мы переговорить? Всего несколько минут.

Очки снова изучающе посмотрели на него, и окошко захлопнулось. Послышался стук задвижек. Щелкнул замок. Наконец раскрылась дверь и мадам кивком головы пригласила Саймона войти.

В доме было темно, все ставни закрыты от солнечного света. Саймон проследовал за низенькой прямой фигурой на кухню и сел напротив нее за длинный стол, в конце которого стоял телевизор. С потолка свисала лампа. Можно было подумать, что сейчас полночь. Мадам, поджав губы, сложила на груди руки.