Этим же занимался Пер. Вот черт!

— Да, конечно, — сказала она. — Нужно обязательно встретиться. Просто сейчас я немного занята, но если бы мы могли увидеться через пару недель?

— Но ведь крестины в это воскресенье, — удивилась Аннели.

— A-а… Так… я не туда посмотрела в календаре. А в какое время в воскресенье?

— В три.

— Торжественный обед заказан?

— Да, на тридцать человек. А разве вы не знаете?

— Нет, конечно знаю. Просто в последнее время у меня так много работы, и мы с мужем разводимся.

— Да что вы! Как неприятно.

— Но, разумеется, дочь мы будем крестить. Я пришлю к вам нашу няню. Он может приехать в любое время завтра утром. Я передам с ним список пожеланий.

— Вы оба будете присутствовать на обряде?

— Прошу прощения?

— Вы будете с мужем?

— Мы… Можно, я сообщу об этом позднее?

— Да, но хорошо бы узнать об этом как можно раньше, чтобы спланировать церемонию.

— Я позвоню вам самое позднее завтра.

На этом разговор закончился. Фрэнси села писать перечень всего, чтобы было необходимо для крещения: наряд для Бэлль, новое платье для нее самой, заказать торты, обзвонить всех, кого нужно пригласить, но кто не получил пригласительную открытку, потому что Фрэнси забыла их отправить, указания о том, какую музыку играть и какие стихи читать. Затем она позвала Йенса, который с радостью обещал обо всем позаботиться. Она также послала Перу сообщение по электронной почте:

«Крестины Бэлль. Церковь в Блидэ, 15 часов, воскресенье. Приезжай, но держись в тени. Уедешь, как только закончится церемония.

Вскоре с тобой свяжется юрист по разводам. Даже и не думай упираться.

Когда переедешь в новое жилье, сообщишь мне адрес по электронной почте.

Тебе доставят твои вещи.

Адриана и Бэлль будешь видеть один-два раза в месяц по два-три часа под присмотром кого-то из моих.

Ф.».

Нажав «Отправить», она еще долго смотрела на экран монитора. В почтовой программе в папке «Личные письма» все еще хранилось два десятка посланий, полных любви, которые Пер написал ей за эти годы. Она открыла папку и выделила курсором все. Указательный палец лежал на кнопке «Удалить».

— Черт! — зарыдала она. — Чтоб ты провалился!

Ведь она его любила. Она действительно думала: вместе на всю жизнь. Конечно, вздыхала она, он неуклюжий, безвольный, подкаблучник, но все равно когда-то она его любила.

Немного поплакав, она все-таки удалила письма Пера. А потом, чтобы утешиться, посмотрела в домашнем кинотеатре старый фильм ужасов.

После ужина, приготовленного Пенсом нежнейшего рагу из бычьих хвостов, она опять переоделась в то, что больше подходило для нанесения тяжких телесных повреждений. Надела тонкие кожаные перчатки и старые кастеты, которые не доставала уже целую вечность.

Никакого страха. Никаких эмоций. Никакой пощады.

И вышла в сумерки сада.

Поздний вечер в ресторане «Пицца Хат», за окнами которого слышался непрекращающийся шум города и разливалось темно-синее вечернее небо. Оно неторопливо разглядывало человечество, пребывающее в заблуждении, что у него сколько угодно времени, чтобы заниматься самыми бессмысленными делами.

Почему люди перестали играть? Почему только сумасшедшие и пьяные теперь танцуют на улицах? Почему люди, глядя на небо, больше не рассказывают друг другу сказки о тайнах мироздания? Очень трудно ежеминутно осознавать, что существуешь. Антон понимал это, сидя напротив Грейс перед самой большой пиццей из меню. Голова у него была удивление ясной.

— На днях я видел в аптеке твою дочь, — сказал он.

— Которую из двух?

— Ту, что слишком много работает.

— Фрэнси?

— Ее так зовут?

— Да. А… Пицца вкусная?

— Конечно, ты же знаешь, как я ее люблю. У тебя с ней проблемы?

— Что ты имеешь в виду?

— У тебя с дочерью?

— Мы с ней сейчас несколько расходимся во мнениях. Ничего серьезного. Она, конечно, очень злопамятна… Как, впрочем, и я. Но мы всегда миримся.

— Она очень красивая.

— Ты так считаешь?

— Да. Слишком худая, но сейчас многие так выглядят.

Антон криво усмехнулся. За последнее время он сам сильно похудел. Героин пожирал его изнутри, и неважно, сколько пицц он мог в себя запихнуть. Кроме того, ел он только тогда, когда виделся с Грейс, то есть максимум два раза в неделю. Голода он не испытывал, во всяком случае голода, вызванного нехваткой еды.

Черт! Ломки. Опять.

Героин. Шприц с героином. Немедленно. Благословенный кайф, покой разливающийся по всему телу, хоть и на время, был ему сейчас жизненно необходим. Это, конечно, милость дьявола, но поскольку к милости божьей, которая по словам Грейс где-то непременно существует, у него никогда доступа не было, то приходилось довольствоваться тем, что имелось в наличии.

— Мне нужно идти, — сказал он. — Мне надо… Проклятие, Грейс, башка! Опять раскалывается башка…

— Я связалась с реабилитационным центром, о котором тебе говорила, — сказала Грейс, которой совершенно не хотелось его отпускать.

— Не получится. Я не могу. Бессмысленная трата времени и денег.

Посмотрев на недоеденную половину пиццы, он почувствовал спазмы и впился ногтями в виски.

— Позволь мне помочь тебе, — сказала Грейс и накрыла его руки своими.

Его дрожь передалась ей, она страдала вместе с ним. Он стал для нее как сын, взамен того сына, который так и не родился.

— А ты не можешь помочь мне умереть? — спросил Антон.

Грейс закрыла глаза. Нет, Антон, нет. Вдруг разозлившись, она замотала головой.

— Я не в состоянии жить, — молил он. — Ты же видишь. Я не могу!

Грейс открыла глаза, посмотрела на юношу.

— В этом тебе моя помощь не нужна, — сказала она. — Ты справишься сам…

Она встала и погладила его по щеке.

— Позвони, если тебе нужно будет помочь жить, — произнесла Грейс перед тем как уйти.

Антон шел, куда глаза глядят, по воле ветра, оставшись без своей единственной соломинки. Точнее, оставшись без того единственного, что могло сравниться с покоем, который давал наркотик. Нет, Грейс не могла вылечить его от сраха, но она любила его, несмотря на страх, видела в нем полноценного человека, невзирая на грязь, в которой он существовал. С самой первой их встречи она стала его ангелом-хранителем. А теперь он остался наг и бесприютен вдали от согревающих крыл.