— С чего бы это сейчас, черт знает где, в какой-то жопе мира, ты вдруг повторяешь параноидальный бред времен дела Юро?

Шарко пожал плечами.

— Кончай с этим, Франк! Я говорю с тобой о конкретных вещах, об убийствах, о похищениях… Ты чуть не утонул в горной речке, потому что позволил заманить себя в западню. Ты сроду не терял служебного оружия — и вот это случилось. Раньше ты бы высадил дверь в овчарню, а я бы ставила машину… — Люси втянула носом воздух. — Не знаю… Такое ощущение, что в последнее время ты то и дело бьешь мимо цели. И в облаках витаешь… Вроде ты здесь, рядом, а мысли твои не пойми где.

Шарко резко свернул к обочине, цепи на шинах заскрежетали, машина замерла. Комиссар резким движением открыл дверцу:

— Тебе кажется, что ты знаешь мое прошлое, но на самом деле ты ничего обо мне не знаешь.

— Наоборот, знаю больше, чем ты думаешь.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да ничего. Оставь меня в покое.

Он долго смотрел на Люси, потом вышел из машины. Люси видела теперь только его силуэт: хм, побежал куда-то назад… а что это он там делает с таким усилием?.. Энебель тоже выбралась наружу, но тут Франк вернулся с чем-то темным в руках. Открыл багажник, бросил туда молодую елочку с комьями земли на корнях, отряхнул руки и сел за руль. Когда Люси устроилась рядом и уставилась на него, распахнув огромные голубые глаза, он включил двигатель и, тронувшись с места, проворчал:

— Ну вот, теперь у тебя есть эта чертова рождественская елка. Ты довольна?

Утро понедельника, 19 декабря.

7 часов.

Будильник грубо вырвал их из сна, а заснули они — после ужина в ресторане гостиницы с весьма умеренной выпивкой и любви — очень поздно. Шарко побрился и надел джинсы со свитером. Люси, посмотревшись в зеркало, улыбнулась и погладила свой плоский живот. Тест на беременность у нее в сумке, еще дней десять (столько, написано в аннотации, надо подождать перед использованием) — и к концу года ей подтвердят, что «это» сработало.

Потом они позавтракали — Люси весьма основательно, Франк не слишком — и поехали в жандармерию Шамбери давать показания. А когда дождались наконец возможности уединиться с Пьером Шантелу в его кабинете, рассказали ему обо всех своих недавних открытиях. О тетрадке. О предположениях Юсьера насчет преднамеренного убийства монахов. О том, что в деле, возможно, замешан аббат Франсуа. Они не забыли сказать, что уезжают и что больше их сюда, в Шамбери, калачом не заманишь…

После этого заявления, прозвучавшего в самом конце их рассказа, жандарм, который, пока слушал остальное, прошел, кажется, через все стадии нервозности и раздражения, успокоился и действовал дальше вполне профессионально. Ему явно полегчало, когда он узнал, что эта парочка покидает горы.

— Очень хорошо. Я подниму дело о пожаре тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, вернусь к нему, и мы разберемся в первую очередь с этим самым Франсуа Дассонвилем. Будьте уверены: с теми данными, которые я только что получил от вас, мы с него не слезем. А вам, лейтенант Энебель, я скажу вот что… — Он посмотрел в глаза Люси. — Подчиненные доложили мне, что вы тогда вернулись в подвал дома Филиппа Агонла. Так вот, не скрою, я был готов проинформировать об этом ваше начальство и потребовать дисциплинарных мер…

— Все хорошо, что хорошо кончается, — ответила Люси с ноткой высокомерия в голосе.

— Для вас — может быть, а вот для работы — другое дело.

Шарко встал и надел куртку:

— Очень рассчитываем на то, что вы будете держать нас в курсе своего расследования, и, естественно, обещаем то же самое со своей стороны. Тут все достаточно запуталось, и ни вам, ни нам в одиночку не распутать, так что и мы, и вы заинтересованы в сотрудничестве…

Шантелу кивнул в знак согласия, пожал Шарко руку, и тот добавил с натянутой улыбкой:

— Да! Мы бы хотели до отъезда получить высококачественные копии тетради, равно как и фотографии с Эйнштейном. Можете их для нас сделать?

15.45.

Люси дремала, то и дело роняя голову на грудь. Шарко всю дорогу мысленно пережевывал все ту же жвачку: дни пойдут предпраздничные и праздничные, а надо восстановить кое-какие документы, например водительские права и страховку, надо непременно получить новое служебное оружие… Короче, кучу времени предстоит провести в толчее, в беготне по кабинетам, в уговорах…

Комиссар купил перед отъездом из Шамбери первый попавшийся мобильник — дешевый, паршивенький, с номером, который тут же запомнил, и с суммой на счете, достаточной для того, чтобы поддерживать связь с внешним миром, пока он не уладит все со своим оператором сотовой связи. Несмотря на полный хаос в голове и вокруг, Франк думал, естественно, и о результатах анализа спермы. Письмо из бельгийской лаборатории наверняка уже пришло на его фальшивый адрес, и комиссар чувствовал, что до завтрашнего утра не дотерпит. Лучше он сейчас завезет Люси домой, а сам съездит на набережную Орфевр, выудит из компьютера этот кривой адрес, зайдет в почтовый ящик и посмотрит.

Мелькали таблички с названиями городов, позади оставались километр за километром, было невероятно холодно, но снегопад кончился еще два дня назад, и это позволило дорожным службам полностью расчистить шоссе. Зато по обе стороны от него пейзаж оставался лунным: бескрайние белесые равнины — сколько видит глаз… Шарко не помнил другой такой зимы — зимы с таким количеством осадков по всей стране… Даже Ницца, даже Корсика получили свою порцию снежных хлопьев.

Они находились примерно в полусотне километров от парижских пригородов, когда Люси проснулась от звонка мобильного телефона. Прежде чем отозваться, потянулась, подумаешь, две секунды! Сказала «слушаю» — и Шарко после первых же слов ее собеседника увидел, как меняется лицо подруги. Отвечала она односложно, а когда отключилась, закрыла лицо руками, тяжело вздохнула и повернулась к Шарко:

— Это Белланже. Он в лесу Комб-ла-Виль, это поблизости от Ри-Оранжи. С ним там жандарм из Мезон-Альфора, этот…

— Патрик Тремор, — подсказал комиссар.

— Да, Патрик Тремор.

Люси с такой силой сжимала в руке сотовый, что фаланги пальцев побелели.

— Мальчик? — спросил Шарко.

— Да, тело только что нашли. Еле вытащили из пруда — вмерзло в лед.

Она отвернулась, уставилась пустыми глазами на мелькавшие за окном картинки природы. Бамм-бамм-бамм — бился о холодное стекло ее правый висок… А Шарко хотелось сию же минуту остановить машину, выйти и заорать. Заорать так, чтобы содрогнулся весь этот построенный на несправедливости дерьмовый мир, выплеснуть все свое бешенство в его адрес. Он на мгновение представил себе, как остается один на один с тем, кто это сделал. Он и этот отброс, этот подонок — в одной комнате…

Несколько километров они проехали молча, тишина эта была ужасающей, и Люси наконец пришла в себя, взгляд ее стал осмысленным.