– Дорогой мой, самоуверенность здесь ни при чем, только любовь к правде заставляет меня утверждать, что это коза.

– Это просто упрямство.

– Это убежденность!

– Если у вас есть хоть какие-то аргументы, изложите их.

– Лучше начните вы.

– Мне надоела наша перепалка! Уже пятнадцать минут препираемся по поводу заметки, написанной профессиональным журналистом!

– Но просвещенным его не назовешь.

– Вы говорите так потому, что он разделяет мое мнение.

– Нет, потому что он бездоказателен. Черт возьми, дружище, если мы имеем честь быть членами Shooting and Angling club[105], то уж, конечно, вправе оспорить мнение редактора журнала «Охотник».

– Мы что, до бесконечности будем перебрасываться, словно мячиками, «бараном» и «козой»?

– Лучше давайте выберем арбитра.

– Дорогой мой Джеймс Фергюссон, наконец-то я слышу от вас разумное слово.

– Дорогой Эдвард Проктор, такое согласие – уже свидетельство нашей мудрости.

– Кто же нас рассудит?

– Нас всего четверо – вы, я, Эндрю Вулф и сэр Джордж Лесли.

– Предлагаю Джорджа Лесли.

– А я предпочитаю Эндрю Вулфа.

– Сэр Джордж – охотник высшего класса, мастер по многим видам спорта. Им исхожены леса всех континентов. Его мнение – для нас закон.

– А я за Эндрю Вулфа. Он приветлив, искренен, легко сходится с людьми, а по компетенции не уступает сэру Джорджу Лесли.

– Вы не согласны иметь сэра Джорджа в роли арбитра?

– А вы отводите кандидатуру Эндрю Вулфа?

– Получается, – воскликнул, имитируя отчаяние, приземистый, краснощекий и пухленький Эдвард Проктор, – что мы не можем прийти к согласию даже в выборе арбитра, который должен разрешить наш спор!

– Ничто не мешает нам, – ответил высокий, худой и бледный Джеймс Фергюссон, – обратиться и к тому и к другому.

– А если и они начнут спорить?

– Тогда, может быть, им удастся найти еще одного, уже последнего арбитра…

– Ну что ж, как хотите, Джеймс, но я своего мнения не меняю.

– Прекрасно, Эдвард! Я тоже не собираюсь уступать ни в чем.

Эти закадычные друзья, промышленники, забросившие свое дело, не похожие друг на друга ни внешностью, ни характером, постоянно спорящие друг с другом, вступили в Клуб охотников и рыболовов так же, как иные становятся путешественниками и членами Географического общества, не выезжая даже за черту города.

Любовь к спорту проснулась в них поздно, и, как нередко бывает в Англии, где аристократия уважает физическую силу, они увлеклись охотой и рыбной ловлей. Скажем прямо: на этой стезе удача их не баловала.

Впрочем, удача тут ни при чем. Говорят, препятствия только разжигают страсти.

Так или иначе, наши друзья относились к самым ревностным поклонникам аристократического собрания: обедали только в обществе охотников и рыболовов, старательно запасались рекомендательной литературой, много тренировались в клубном заповеднике и, когда возвращались домой, испытывали приятную ломоту в плече и жжение щеки от соприкосновения с прикладом – прилежные охотники успевали за день пустить в воздух не меньше трех сотен патронов.

Одним словом, воинственные и неуклюжие, не имеющие специальных навыков, они всерьез считали себя профессионалами только потому, что иногда преследовали дичь да задавали наивные вопросы, слушая которые становилось ясно: эти люди не имеют никакого отношения к охоте: охота ведь не только необоримая страсть, но и великое искусство.

Те, кого выбрали в арбитры, играют в шахматы в дальнем углу зала.

Эдвард Проктор и Джеймс Фергюссон дружно поднимаются и бесшумно встают: первый – за спиной Джорджа Лесли, второй – Эндрю Вулфа.

Партия едва начата, у противников силы равные, борьба предстоит долгая.

Проктор, несмотря на свою бесцеремонность, дозволенную человеку полному и богатому, не решается прервать игру, а стеснительный Фергюссон, симпатизирующий Вулфу, в смущении, используя язык жестов, щелкает языком, громко сглатывает слюну.

– Вы что-то хотите? – спрашивает раздраженно сэр Джордж сухим, резким тоном, не поворачивая головы, не поднимая глаз от фигур на доске.

– Мы хотели бы прибегнуть к вашей мудрости и богатому опыту, дорогой сэр Джордж, и попросить разрешить наш спор…

– А вы, мой милый Вулф, надеюсь, не откажетесь присоединить вашу мудрость к мудрости сэра Джорджа, поддержав или оспорив его решение.

– Да о чем вы? «Мудрость», «опыт», «решение»… И что за торжественный вид?

– Действительно, – бросает Джордж механически, как фонограф.

– Опираясь на мнение редактора журнала «Охотник», мой добрый друг Джеймс Фергюссон утверждает, что бигорн – это коза, и тут он заблуждается, – говорит Эдвард Проктор.

– Милый друг! Напротив, Эдвард Проктор ошибается, утверждая что бигорн – это баран, – восклицает Джеймс Фергюссон, – ведь по мнению самых больших авторитетов, бигорн – бесспорно, коза.

– Да нет, баран!

– Коза!

– Но его же называют «диким бараном Скалистых гор»!

– Самая новая книга по естествознанию определяет бигорна как «capra canadensis»! «Capra» – значит коза, запомните хорошенько – коза! Канадская коза…

– Я опираюсь на мнение не менее серьезного автора, который определяет бигорна, как «ovis montana». «Ovis» – значит овечка, слышите, овечка, иначе говоря баран, горный баран…

Оба арбитра и глазом не моргнули в течение всей этой дискуссии; спорящие почти кричали, уже не слыша друг друга.

– А вы знаете, каков он, бигорн? – произнес наконец сэр Джордж, воспользовавшись секундной паузой.

– Ну, по рассказам, по описаниям знакомых…

– Это прекрасное животное. Охота на него трудна, драматична, вся на нервах, тут требуется железное здоровье, необыкновенная ловкость и редкостная удача. Я предпочитаю бигорна кейптаунскому льву, пантере с острова Ява… даже, пожалуй, королевскому тигру… Тигра можно все-таки догнать, а за бигорнами не угонишься… Скоро их уже не останется, это восхитительное животное исчезнет, как гризли, как бизоны, как многие другие виды…

– Значит, – робко роняет мистер Проктор, – вы охотились на бигорна?

– Одного я даже подстрелил и потом ел из него котлету. Котлета стоила мне тысячу фунтов, но я не жалею.

– Поэтому никому, кроме вас, не разрешить наш серьезный спор.

Вовлеченный в обсуждение любимой темы, сэр Джордж в конце концов поднялся.