– Спасибо, Пётр Алексеевич, но я алкоголь употребляю очень редко, а на работе вообще не пью.

– Так я же не предлагаю напиваться, – смутился Пётр, – а так, чисто символично!

– Я таких символов не признаю, – устало произнёс главврач, усаживаясь в кресло. – Я на фронте без спирта обходился, а сейчас, в мирное время, и подавно…

– Вот только про фронт, Лекарь, не надо! – вдруг перебил его Романов. – Не был ты на фронте! Не был!

– Не был, – согласился Устименко. – Я знаю, что все мои воспоминания о прошлом – это фантомная память, но мне от этого не легче! Это моя память, и я ею живу!

– Хорошо! Давай закроем тему, – согласился Романов. – Ты прав: это наши воспоминания! – после неловкой паузы продолжил Романов. – И неважно, что я реально не был под Полтавой! Я там не был, но она мне снится, и неудачный поход на Азов тоже снится! Я тоже живу чужими воспоминаниями. Вот ведь как получается – на чужом пиру похмелье! Ну как тут с ума не сойти?

– Хотите успокоительное пропишу?

– Обойдусь без пилюль! Ладно, пойду я. За Шалтая тебе, Лекарь, отдельное спасибо. Ты его только лечи! Хорошо лечи, чтобы я ему после выписки мог морду набить, а потом уволить. Или сначала уволить, а уж потом… Ладно, по ходу дела разберусь! Ты, главное, его на ноги поставь.

– Поставим, Пётр Алексеевич! Обязательно поставим! Это я Вам, как Лекарь, обещаю!

Сплетня о смерти Шалтая Болтаева разлетелась по всему «объекту» подобно чумному поветрию. Источником этой информационной заразы явилась курьерша Аграфена Кукушкина – женщина болтливая и, что самое неприятное, обладавшая талантом рассказчика. Кукушкина была прирождённой сплетницей, поэтому «пальму первенства» среди разносчиков слухов уступать никому не собиралась. В случае, если она узнавала какую-либо новость позже других и не могла блеснуть знанием подробностей происшествия, Аграфена, не мудрствуя лукаво, сочиняла их от себя. После чего Кукушкина шла на рынок или магазин – места наибольшего скопления женщин, где, не моргнув глазом, выдавала свою версию происшествия. Причём делала это очень убедительно, можно сказать, талантливо, не жалея эпитетов и красок, активно гримасничая и раскладывая свой монолог на разные голоса.

Так было и с несчастным случаем на стройке. Шалтая Болтаева уже успели прооперировать и даже перевести из операционной в обычную палату, а Кукушкина всё оставалась в неведенье. Виной тому была уборщица Нюрка, семейная жизнь которой находилась на грани развода, и Аграфена, забыв обо всём, пыталась выведать у бедной женщины пикантные подробности последних дней семейной жизни. Потратив на Нюрку добрую половину рабочего дня, Кукушкина вынуждена была расстаться с мыслью о существовании «любовного треугольника», так как никакой любовницы у Нюркиного мужа и в помине не было, а была всепоглощающая страсть к горячительным напиткам.

– Этим сейчас никого не удивишь! Зря только время потратила, – решила про себя Кукушкина и мысленно обозвала Нюрку овцой.

Разнося по подразделениям документы, Кукушкина поймала себя на мысли, что на «объекте» люди ведут себя как-то беспокойно.

«Чего это вы все шепчетесь, чего шушукаетесь?» – мысленно обратилась Аграфена к окружающим её работникам «объекта» и профессионально повела своим греческим носом. Через мгновенье натренированное обоняние Кукушкиной уловило лёгких флёр возбуждённых умов и терпкий запах сенсации, к которому примешивалась едва ощутимая горьковатая нотка упущенных возможностей. Тут Кукушкина поняла, что она чего-то не понимает, точнее, не знает. Для Аграфены это было сродни тому, как если бы весь рабочий коллектив «объекта» дружно плюнул ей в душу.

– Ах, вы, сукины дети! – нежно прошептала королева сплетен. – Решили по-тихому бабушку Аграфену задвинуть! Ну, так я вам всем за это устрою весёлую жизнь! Дайте только срок!

Кукушкина не блефовала. Она действительно могла так профессионально напустить дезинформации, что потом обитатели Тридевятого округа долго разбирались, откуда что взялось.

Для начала проведения операции «Тень на плетень» Кукушкиной требовалось уловить тему последней сплетни, остальное было делом её творческого воображения. Побродив четверть часа с показным равнодушием на лице в местах наибольшего скопления женщин, Аграфена поняла, что у всех жителей «объекта» на слуху утреннее происшествие с Шалтай Болтаевым.

– С третьего этажа свалился! – горячо разъясняла на входе в местный супермаркет штукатурщица Люся. – Хорошо, что на рыхлую землю упал: накануне под окном земляные работы велись – кабель прокладывали.

– Говорят, его лично Устименко оперировал! – внесла свою лепту сменившаяся с ночной смены кассирша Нинка Шемякина. Разведённая кассирша полгода назад попала в «объектовую» санчасть с воспалением аппендицита и с тех пор питала тайную симпатию к оперировавшему её главврачу.

– Ну, если Устименко оперировал, значит, всё будет в порядке! – с видом знатока подвела итог подошедшая санитарка из ОСЧ.

– Помер он, – бесцветным голосом произнесла Кукушкина.

– Когда? – хором выдохнули вопрос женщины.

– Так с полчаса уже, как преставился, – ни на кого не глядя, продолжила Аграфена. – С начала-то всё нормально было, его болезного даже в палату перевезли, а он возьми и помри всем назло! Прямо на виду у всех в палате и помер!

– Да как же это он так? – ахнула сердобольная кассирша.

– Из наркоза не вышел, – авторитетно заявила Кукушкина и мысленно похвалила себя за удачно найденный информационный поворот. – Этого следовало ожидать, – горестно, по-бабьи вздохнув, обратилась она к женщинам. – Чего можно ждать от пьяного Лекаря!

– Путаешь ты что-то, Аграфена! – встала на защиту Устименко Нинка Шемякина. – Не пьёт Владимир Афанасьевич! Здоровьем своим клянусь – не пьёт!

– Раньше не пил, – спокойно отбила удар Кукушкина. – Пока с санитарной врачихой не связался. А теперь почитай каждый день под градусом!

– Так с чего бы ему пить? – не поверила штукатурщица Люся. – Если между ними любовь, то это всегда только в радость!

– Это для тебя, Люсенька, в радость, – елейным голосом пояснила Аграфена. – Потому как ты, Люся, женщина простая, без выкрутасов, и для мужчин радость твоя очень даже доступна. А врачиха – женщина образованная, у неё в голове одних романов женских прочитанных, да сериалов просмотренных цельная уйма! Ей простая любовь пресной кажется. Вот она и крутит Лекарем, как хочет: сегодня, значит, приголубит, а на завтра может и на порог не пустить! А ведь Владимир Афанасьевич мужчина порядочный! Он ведь её даже замуж звал.

– Врёшь! – выдохнула Нинка. – Быть такого не может!

– Я раньше тоже так думала! – продолжала вдохновенно врать Кукушкина, и для достоверности образа стыдливо, почти по-девичьи потупила глаза. – Пока в приёмной у начальника строительства сама не увидала, как они друг на друга смотрят: стоят они, значит, друг против друга, словно два голубка, смотрят в глаза друг другу и молчат! Уж красивей я пары на этом свете не видела, да только не будет им счастья! Ох, не будет! Да Устименко и сам это чувствует, поэтому пить и начал. Вот он с пьяных глаз неправильную дозу наркоза Шалтаю и вколол.